Квар толкнул Семеркета в бок.
— Сейчас, — прошептал он.
Статуя наклонилась вперед, так что ее обсидиановые глаза могли посмотреть на женщину сверху вниз. Кхепура закрыла руками голову и открыла рот, чтобы завопить. Но в тот же миг статуя слегка повернулась, чтобы уставиться на человека рядом с ней. Носильщики опустились на колени — и больше не двигались.
Добрый бог нашел вора.
Ханро прижала ко рту кулак, чтобы заглушить крик — и остальные жители отшатнулись от обвиненного в воровстве, оставив его стоять в центре круга. Семеркет схватил Квара за руку.
Это был Рами.
Юноша упал на землю. Ханро побежала к нему и взяла его лицо в свои ладони.
— Ты и вправду это сделал?
Мальчик нехотя кивнул.
— Я снимаю свои обвинения! — тотчас крикнула Ханро.
Квар, шагнув вперед, сказал, что бог вынес свое суждение и что обвинения остаются в силе.
— Но, — продолжал ои, — если Рами предъявит украденные драгоценности, мы воздержимся от наказания. А если он этого не сделает, сюда принесут палку, и отец будет бить его, как предписывает закон.
Мать погладила сына по голове, откинув волосы с его глаз.
— Рами, пожалуйста. Ты должен это сделать.
Подросток слабо улыбнулся матери и покачал головой.
— Прости, мама, но драгоценностей больше нет, — прошептал он. — Я даже не знаю, куда они исчезли.
Рами уронил голову, отказываясь встречаться с ней взглядом.
— Пусть принесут палку! — прокричал Квар.
С акации в храмовом саду срезали ветку — толстую и гибкую. Когда с нее срезали шипы и убрали листья, нубиец счел ее подходящей и вручил Неферхотепу.
— Возьми. Секи его до тех пор, пока не признается, где драгоценности его матери.
Неферхотеп переглянулся с Кхепурой. Семеркет пристально за ними наблюдал. Потом над толпой разнесся четкий голос писца:
— Я не могу.
— Таков закон! — прогремел Квар.
— Я не могу его высечь. Рами — не мой сын.
Все строители гробниц задохнулись. На лицах их отразилась вся гамма чувств — от потрясения до злорадного веселья. Ханро прижала руку к горлу, на котором пульсировала голубая жилка.
— Довольно я прятал от деревни мой позор, — продолжал Неферхотеп тем же ясным голосом, хотя и приняв позу сраженного горем. — В моем доме было высижено кукушечье яйцо. Отец Рами — Панеб. Моя жена мне неверна. Десятник Панеб должен наказать своего сына.
Семеркет немедленно понял истинный смысл слов Неферхотепа. Ханро следует обвинить в супружеской измене и схватить. Драгоценности исчезли; а теперь и главная свидетельница, способная дать показания против строителей гробниц, тоже исчезнет с глаз долой.
