— Сказал бы мне. Я бы все сделал.
Шешель только махнул в ответ рукой.
Для успокоения нервов извозчик уже не в первый раз завел какое-то мычание себе под нос. Песню какую-то, видать, напевал. Позже он спохватывался, замолкал, думая, что такое исполнение пилоту не понравится, но через минуту-другую, погруженный в свои мысли, обо всем забывал и вновь начинал мычать.
По улицам растекался, выползая из-под дверей и просачиваясь из окон кухонь, аромат приготавливаемых здесь блюд. Приятный свет в витринах освещал сделанные из папье-маше и воска муляжи разнообразных кушаний. Все они походили на приманку в капкане или на крючке. Но только ухвати ее, а там…
Шешель провожал рестораны взглядом, точно в поезде сидел, смотрел на все это великолепие из окна вагона и не мог остановиться. Разве что дернуть за стоп-кран.
Он не завтракал, а пообедать и уж тем более поужинать — забыл. В желудке, кроме соков, ничего уж не осталось. Они бунтовали, стали вгрызаться в стенки желудка, совсем как рудокопы. Их надо было усмирить. Бросить им какую-то подачку. Пусть займутся делом. Растворят кусок мяса с гарниром. Пока Шешель апатично размышлял над этим, оказалось, что они почти проехали улицу с ресторанами. Недалеко осталось и до его дома. Он видел его уже.
— Постой-ка, — Шешель мягко похлопал ладонью по плечу извозчика, — я сойду здесь.
— Так ведь еще не приехали.
— Ничего. Я прогуляюсь. На-ка, возьми, — он протянул извозчику двадцатикопеечную монетку.
— Да что вы, барин, — стал отнекиваться извозчик, — не возьму я с вас денег. Если бы не вы, что бы со мной было.
— Ничего бы не было, — засмеялся Шешель, но руку с монеткой не убрал.
— И то верно, — с мгновенье подумав, сказал извозчик, — благодарствую.
Он запрятал монетку в карман. Все-таки эти дни были для него удачны. Могло обернуться все гораздо хуже.
— Где мне тебя найти, если помощь потребуется?
— Какая помощь? — насторожился извозчик. Не беспокойся, отколотить кого-нибудь просить не стану. С этим сам управлюсь.
— Да на Привокзальной площади. Меня там все извозчики знают. Спросите — скажут, где я.
— Самое интересное, что я до сих пор не знаю, как тебя звать.
— А ведь верно. Савва я. Савва Микульев.
— Меня-то ты знаешь, как звать.
— Да. Слышал, как ты этому прохиндею представлялся.
— Тогда счастливо тебе, Савва.
— Будь здоров, барин. Прости, ежели что не так.
Так много людей вокруг, а чувствуешь одиночество, будто в пустыне оказался, где на тысячи километров нет ничего живого, а только один песок. Он все никак не мог убежать от одиночества. Он пил кофе в точно такой же кондитерской, что и днем ранее. За это время ситуация сильно изменилась. Был вечер, а не день. Он смотрел сквозь витрину на проезжающие мимо авто, потом поворачивался в зал и смотрел на людей. Они обсуждали свои дела, и Шешель был им абсолютно безразличен. Он пригубливал чашку, взяв ее не за ручку, а за краешки, как только кофе чуть остыл и фарфор уже не обжигал пальцы. Ничего не помогало. В таком состоянии он мог выбежать на улицу, поймать пролетку, поехать к дому Спасаломской и стоять неподалеку, спрятавшись в темноте, чтобы она не увидела его, вздумай посмотреть на улицу, а он бы увидел ее силуэт. Так и на поклонников ее наткнешься. Наверняка многие из них прознали, где живет Спасаломская, и тоже поджидают ее возле дома. Но с ними разговаривать не интересно. Может, вместо них наткнешься на полицейского. Он тоже стоит неподалеку от дома актрисы на тот случай, если особо ретивые и бесцеремонные почитатели ее творчества вздумают взять ее дом штурмом. Но одному ему не отбиться. Помощь Шешеля была бы кстати. Забавно все это.
