Вероятно, он встречал этим звуком любого входящего к нему, и эта буква «о» была приставкой к любой фамилии, будто все, кто входил в костюмерную, родом были из Ирландии.
— Господин Шешель. Он будет играть у нас пилота ракеты. Он полетит на Луну.
— О, господин Шешель.
— Нам нужен костюм космонавта, — сказал Томчин.
Человечек стал рыться в коробках. Извлек вначале большой железный шлем со стеклом напротив лица. Почти такой же, что и у глубоководных водолазов, только у подводников шлемы обычно тусклые и ржавые, а этот был выкрашен в белое, прямо над стеклом желтым шла надпись «Россія», поверх нее еще и двуглавый орел, а сбоку — трехцветный флаг.
— Держите. Но это еще не все.
Шешель повертел шлем в руках, поворачивая его то в одну сторону, то в другую, потом ему дали костюм тоже выкрашенный в красно-сине-белое, чуть позже сапоги на толстой рифленой подошве, перчатки и, наконец, велосипедный насос.
Все это добро в руках Шешеля не поместилось. Максимум он мог взять три вещи. Здесь, что ли, одеться? Или тележку попросить, или сумку?
— Я вам помогу, — сказал Томчин.
— И я, — сказал Шагрей.
— Спасибо, — сказал Шешель и отдал им все, кроме шлема и перчаток, — а насос-то зачем?
— По дороге объясню.
— Желаю творческих успехов. Заходите, — бросил им вслед костюмер.
Они прошли в небольшую комнатку, где стояли диван и кресло, а по обе стороны от входа висело два огромных, чуть ли не в треть стены зеркала. Модницы крутились бы возле них часами, получая несказанное удовольствие от своего вида. Рассмотреть себя можно было со всех сторон. И поворачивать голову в сторону, до хруста в шейных позвонках не требовалось, чтобы рассмотреть — не топорщится ли ткань на спине, не лежит ли она складками. И так все видно.
— Переодевайтесь.
Томчин сложил на диван свою часть ноши, то же самое сделал и Шагрей.
— Не будем вам мешать. Если помощь потребуется — покричите. Мы рядом будем.
— Непременно.
После десятиминутных мучений Шешель, посмотрев на себя в зеркало, пришел к выводу что костюм сидит на нем, как на вешалке, и похож он не на покорителя космического пространства, а на высушенное яблоко — сморщенное и помятое.
«Размерчик-то не мой. Таких, как я, здесь двое уместится».
Шлем он держал в руках. На внутренней стороне была резьба, на воротнике — тоже, но, как пилот ни старался накрутить шлем на воротник, ничего у него не вышло. В резьбу он не попадал. Ходить в огромных сапогах было сложно. Из-за толстой подошвы он не чувствовал пола, сделав несколько шагов, споткнулся на ровном месте, и хорошо еще, что успел схватиться рукой за дверной косяк, иначе упал бы. Шлем он выпустил, и тот, гулко стукнувшись о пол, закатился за диван.
