Подойти к нему с тряпочкой с растворителем, потереть по лицу, и на нем вместо самоуверенности начнет проступать страх маленького пугливого человечка.
Ой, не вздумал бы кто-нибудь проделать такой же эксперимент со мной.
Свирский — слабый соперник. Он сам знает, что слабый, но, чтобы об этом не прознали другие, надевает на себя придуманный им образ. Это все равно, что грим. Только тот меняет внешность, а эти оболочки меняют характер Свирского».
Грим.
Шешель почувствовал, что пленка, покрывающая его лицо, начинает отслаиваться. Пока только на скулах, но, видимо, вскоре отойдет и в других местах. Но почему она оказалась такой нестойкой? Ведь человек с ней должен был сниматься в течение всего дня — это несколько часов, а Шешель был в клубе от силы полтора часа. Может, она не рассчитана на такой воздух? Может, он и для Шешеля вреден? Пора уходить, весь расслоишься на части, как… Свирский, когда тот приходит домой и его никто не видит. Даже слуги.
Да и делать здесь, похоже, больше нечего. Надо успеть еще выспаться.
— Я не спросил вас, под кого вы меня загримировали? У меня было такое чувство, когда в зеркало смотрел, будто я знаю этого человека, но никак вспомнить не могу, — расспрашивал Шешель на следующий день у гримера, сидя у него в кресле и готовясь к новому эпизоду.
— А прохожие? Как они реагировали? Узнавали вас? — заинтересовался гример.
— Мне кажется, у них такое чувство появлялось. Они копались в памяти. Они думали — где же меня встречали, — он все равно не выспался, глаза — красные, хорошо еще фильм черно-белый, а то подумали бы, что он играет вампира и глаза у него налились кровью в предвкушении очередной жертвы.
— О, это мое изобретение. Образ собирательный, — сказал гример, закатив глаза к потолку. Шешель не смотрел на него, но видел, что тот делает из-за отражения в зеркале. — Значит, у меня получилось. Я хотел создать образ, который у всех вызывал бы чувство, что этого человека они знают, что этого человека уже где-то встречали, — гример все смотрел в потолок, будто это были небеса и он благодарил их за свою удачу, потом, помолчав немного, он наконец-то вспомнил о Шешеле, — простите за этот маленький эксперимент.
— Да что уж. Спасибо вам. Признаться, мне вы сильно помогли.
Шешель отдал гримеру парик и усы. Гример проверил — не испортились ли они, подошел к стеллажу, достал одну из коробок, все в нее упаковал и положил на прежнее место.
— А вот это без надобности, — сказал он, когда Шешель протянул ему что-то прозрачное морщинистое, похожее на помятый бычий пузырь, которым в древности заделывали оконные проемы за неимением денег на покупку стекла.
