Наблюдатели приехали вовремя и сели в углу моего кабинета. Я не представил их Гельдеру и не обращался к ним, дав тем самым ему понять, что они будут присутствовать на допросе в качестве наблюдателей. Я начал с тех же вопросов, касающихся его прошлого, и в конце концов снова спросил: «Состояли ли вы в какой-нибудь политической партии или организации?»
Он посмотрел мне прямо в глаза и ответил:
— Нет, сэр.
Я продолжал пристально смотреть на него:
— Лейтенант Гельдер, можете ли вы дать честное слово офицера, что скажете правду, если я задам вам еще один вопрос?
— Да, сэр, — ответил он.
— Состояли ли вы в какой-нибудь политической партии или организации?
— Нет, сэр, — снова повторил он.
— Посмотрите мне в глаза и помните, что вы дали слово офицера говорить только правду. В третий и последний раз спрашиваю вас, состояли ли вы, может быть очень короткое время, в какой-либо политической партии или организации? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать мне.
Гельдер напряг лицо, будто старался что-то вспомнить. Вдруг он резко покачал головой и, смотря мне прямо, в глаза, ответил:
— Нет, сэр. Я никогда не состоял ни в какой политической партии или организации. Вы просили говорить правду, и я говорю ее. Даю вам слово.
Я молчал, а мысль лихорадочно работала. Я не сомневался, что Гельдер лгал, но мне было трудно доказать это. А память могла подвести меня, особенно если учесть, что с тех пор произошло много важных событий, в которых я играл не последнюю роль. Я решил взять его на испуг. Если это не поможет, тогда дело придется прекратить. Я выпрямился и, строго глядя на него, сказал:
— Лейтенант Гельдер, трижды я задавал вам один и тот же вопрос и трижды вы отрицали, что принадлежали к политической организации. Вы лжете. Откуда это мне известно? Так знайте, двое ваших земляков, пользующихся хорошей репутацией, под присягой показали, что до войны вы были членом национал-социалистской партии. У меня есть письменные показания этих людей. — И я показал ему бумаги, случайно оказавшиеся у меня на столе. Эффект моих слов был поразительным. Гельдер сильно покраснел и смутился.
— Но-это не имеет никакого значения, сэр. Я вступил в эту партию из-за моего тестя… Я никогда не хотел быть членом этой партии, сэр…
Это был прекрасный момент, которым следовало воспользоваться. В течение десяти минут я не давал Гельдеру возможности опомниться.
— Как вы осмелились лгать мне! — кричал я на него. — Вы дали честное слово офицера говорить только правду, а сами трижды солгали! Не один раз, а три раза! И когда, наконец, я уличил вас, вы покраснели и осмеливаетесь утверждать, что это заставил вас сделать ваш тесть. Ваш тесть! Он должен быть очень сильным человеком, чтобы заставить такого человека, как вы, так необдуманно поступить. Итак, вы вступили в партию врагов вашей родины и еще утверждаете, что это «не имеет значения». Позвольте заметить вам, лейтенант, что вы поплатитесь за все это. Вы хотите, чтобы вас разжаловали? Посадили в тюрьму? Или повесили как предателя?
