Ватутин вынул из конверта вчетверо сложенный листок, исписанный детскими каракулями, и долго вчитывался в слова, с трудом их разбирая. Виктор писал из лесной школы, что уже начал ходить без костылей, но воспитательница Мария Гавриловна не разрешает ему долго играть с ребятами.
У мальчика туберкулез ног. А началось все с обычной простуды. Всегда, когда Ватутин думал о Викторе, его не покидало ощущение вины, словно в чем-то он не до конца исполнил свой отцовский долг.
— Такие-то вот дела, Семенчук! — проговорил он, вкладывая письмо в конверт. — Наука-то наша во многом еще мало разбирается, — и пальцем тихонько подозвал его к себе. — На сколько приехали, спрашивала?
— Интересовалась.
— А ты что ответил?
Руки Семенчука сделали округлое движение, словно он пальцами ощупывал шар.
— Сказал, что по усмотрению командования.
Ватутин кашлянул. Его всегда удивляла в Семенчуке хватка профессионального адъютанта, вот уж не скажет лишнего слова.
— Поедем на рассвете! Пока молчи, а то опять попадет.
Лицо Семенчука мгновенно приняло бесстрастное выражение. Может быть, у него в Москве были какие-то свои, личные дела, и он рассчитывал на несколько дней, но тут же привычно подчинился обстоятельствам.
— Если тебе нужно, иди, — сказал Ватутин, угадав, что Семенчук из деликатности о чем-то умалчивает, — и забирай машину…
— К каким часам приехать? — деловито спросил Семенчук.
— В шесть ноль-ноль — у подъезда!
У всех свои дела. Татьяна Романовна не стала его удерживать. Через минуту Семенчук, стремительно накинув шинель, уже сбегал по ступенькам лестницы.
— Ну, Татьяна, — сказал Ватутин, входя в кухню, — ты что-то мне редко писать стала!
— Да и ты не очень часто пишешь, — улыбнулась она. — Где будем обедать? В столовой?
— Сядем здесь! — Ватутин примостился к небольшому кухонному столику, покрытому старой рыжеватой клеенкой в подпалинах от горячего чайника. — Давненько домашней лапши не ел. — Он втянул носом запах супа. — Как же быть с Витькой? — спросил он, следя за тем, как Татьяна разливает лапшу по тарелкам.
— Нарежь хлеба! — сказала Татьяна.
Ватутин нагнулся к столику, раскрыл дверцы, достал большую белую кастрюлю, в которой хранился хлеб, плотно прикрытый крышкой, чтобы не высыхал, и, взяв с полки кухонный нож, стал нарезать аккуратные ломтики.
Татьяна поставила перед ним тарелку и присела напротив, подперев щеки полными руками.
— А ты? — спросил Ватутин.
— Ешь, ешь, — сказала Татьяна. — А рюмочку налить?
