Оба засмеялись.
— Хорошо, — сказал Ватутин, — буду считать тебя отдельной армией.
Павел затянулся саднящим дымом, закашлялся и как-то примолк. Ватутин взглянул в его иссеченное морщинами, обветренное лицо и по пытливому огоньку в глубине глаз понял, что брат сейчас задаст ему тот самый важный и самый трудный вопрос, на который он не сможет ответить.
— Что с матерью и сестрами? — спросил Павел.
Ватутин виновато приподнял руки:
— Не знаю, Паша!… Я посылал за ними машину в Чепухино, их даже погрузили, но вывезти не удалось…
— Почему? — сурово спросил Павел.
— Немцы перерезали дорогу.
— А ты это откуда знаешь?
— Шофер рассказал. Перебрался через линию фронта и обо всем доложил…
Павел хмуро взглянул на Ватутина:
— Что ж раньше ты не смог этого сделать? Ведь за тебя мать и Лену, может, теперь повесят…
— Да, если дознаются, кто я такой, плохо им будет…
Павел плотно сжал обветренные губы и смотрел куда-то через плечо Ватутина.
— Так уж случилось, — сказал Ватутин, чувствуя, что прощения брата ему не получить, — немцы продвинулись быстрее, чем я ожидал…
Павел усмехнулся:
— Это ты перед своим начальством оправдывайся, чего ожидал, а чего нет. А мать у нас одна. Я тебе как старший брат говорю: недоволен я тобой, Николай… Оторвался ты от семьи…
— Что ты, Павел!
— Да, да! — упрямо повторил Павел, и на его впалых щеках запрыгали желваки. — Ты загодя об этом должен был подумать. Я и Афанасий из дома ушли… — Он помолчал и вдруг спросил: — А что с Афанасием, знаешь?…
— Нет, — почувствовав недоброе, сказал Ватутин. — А что?
— Ранен он тяжело на Волховском фронте… Письмо получил из госпиталя…
Ватутин устало опустил плечи. Да, все очень безрадостно. Большая была у них семья. Помнит — в детстве — двадцать человек садились за стол… Он представил себе Афанасия, но почему-то не взрослым, а тем белокурым коротконогим мальчишкой, который однажды уселся у задних ног коня, и Николай страшно испугался, что конь его лягнет. Николай в это время держал в руках большой кусок спелого и сочного арбуза. Этим-то куском он поманил коня, и тот отошел от Афоньки. Хрустнув коркой, конь сожрал арбуз, а Николай в сердцах так поддал спасенного столь дорогой ценой Афоньку под зад, что тот дико заревел…
— Как? Выживет? — спросил Ватутин.
— Не знаю!… Ответа еще не получил.
— Сегодня же запрошу.
— Запроси, — сказал Павел, — а потом мне черкни записку… Ну, а Татьяна как?…
— Вот был в Москве — виделись… Здорова…
— Пиши от меня привет… Ей и ребятам…
