Искусство и «тайная» техника, война и мир, аплодисменты восторженных залов и тихие кабинеты Лубянки — этот союз белого и черного, добра и зла, эти дуэты Фауста и Мефистофеля сопровождали его всю жизнь. Жизнь, в которой, как в капле воды, отразилась вся невообразимая сложность нашего яростного и прекрасного мира.
Я спросил как-то Льва Сергеевича, живого Фауста, — перед видеокамерой, — в его последний приезд в Казань, и голос мой, и микрофон в руках слегка дрожали, от робости: «В Вашей жизни было все, и даже больше, чем все. Можете ли Вы сказать, что прожили счастливую жизнь?». Он ответил незамедлительно — видимо, думал об этом сам раньше, всегда: «Я не знаю, что такое счастье. Могу сказать, что жизнь моя — интересна. Мне всегда было интересно — узнать, как все устроено, помогать... И даже на Колыме, когда с тачкой, не страшно было потому, что интересно — я как будто новое кино смотрел».
Выходит, об этом писал поэт: «Жизнь моя — кинематограф, черно-белое кино»?.. Впрочем, не нам судить, прав ли поэт. Тем более, не в нашей компетенции обсуждать или осуждать главное действующее лицо этой удивительной «жизни-кинематографа». Несомненно для нас одно — такое «черно-белое кино» могло произойти, могло осуществиться лишь на той сценической площадке, имя которой: «Планета Земля: XX век». Конкретнее — Россия...
Как мы познакомились и стали друзьями
...Знал я о нем давно, с детства. Объединяли нас общие интересы. Оба — физики, связанные с музыкой. Для него делом жизни стала «электро-музыка». Для меня — «свето-музыка». Близко, рядом. Но он изобрел свой электромузыкальный инструмент «терменвокс» еще где-то там, в начале века, и я никак не мог предположить даже, что наши пути пересекутся. Тем более, во многих зарубежных энциклопедиях 50–60 годов намекалось, что он погиб во время сталинских репрессий, в некоторых из них были указаны годы жизни: 1896–1938. Оказалось — неправда. Как-то году в 1967-м приехал я в Московскую консерваторию, на конференцию по музыкальной акустике. Вдруг объявляют: «Следующий докладчик — Термен». Я чуть не подпрыгнул от удивления. А в перерыве подошел к нему и не нашел лучшего, как спросить:
— Лев Сергеевич, Вы разве еще живой?
— Не вы первый с таким вопросом. Только что американский журналист брал интервью, и тоже... Давайте познакомимся, я давно читал Ваши статьи о светомузыке. И, оказывается, Вы совсем не пожилой.
С тех пор мы и подружились, хотя разница в возрасте между нами была и есть — полвека.
