Мы занялись вопросом, жизненно важным для нашего предприятия.
В самом деле, если чувство элегантности зависит от одаренности натуры, следовательно, люди делятся на поэтов и прозаиков, на элегантных избранников и косную толпу — иными словами, на тех, которые уже все знают, и тех, которые ничему не могут научиться.
Но после всестороннего обсуждения этой проблемы мы сформулировали следующую утешительную аксиому:
XI. Хотя элегантность не столько искусство, сколько чувство, в основе ее помимо инстинкта лежит привычка.
— Да! — воскликнул сэр Вильям Крейд...к[67], верный спутник Браммела, — успокойте пугливое племя мелких помещиков, купцов и банкиров!.. Не все дети аристократов обладают врожденным чувством элегантности и одухотворяющим жизнь вкусом, и тем не менее нет страны, где аристократия не выделялась бы своими манерами и умением жить! В чем же дело? В воспитании, в привычке. Дети знати с колыбели окружены одним лишь прекрасным; их воспитывают элегантные матери, в языке и нравах которых живы лучшие традиции; именно так дети аристократов усваивают начатки нашей науки — ведь надо быть уж совсем бесчувственным, чтобы не поддаться облагораживающему влиянию прекрасной обстановки. Поэтому не может быть зрелища более отвратительного, чем знатный человек, опустившийся ниже буржуа.
Не все люди одинаково умны, но почти все одинаково чувствительны; ведь ум — следствие внутреннего совершенства, а содержание труднее поддается переменам, чем форма; вдобавок, чем предмет протяженнее, тем легче сообщить ему единообразие: лица у всех людей разные, а ноги в общем похожие. Короче говоря, поскольку элегантность — не что иное, как совершенство вещей, внятных чувствам, приучить к ней можно каждого. Мы в силах научить богача носить сапоги и панталоны так же безупречно, как это делаем мы сами, и тратить свое состояние со вкусом. И так далее.
Браммел слегка нахмурил брови. Мы поняли, что сейчас раздастся пророческий голос, еще недавно повелевавший племенем богачей.
— Мысль верна, — сказал он, — и я одобряю часть рассуждений уважаемого коллеги, но я решительно против устранения барьера, отделяющего элегантную жизнь от обычной, и против того, чтобы двери в храм были открыты для толпы.
— Нет!.. — воскликнул Браммел, стукнув кулаком по столу, — нет, отнюдь не на всех ногах сапоги и панталоны смотрятся одинаково... Нет, милорды. Разве не существует на свете хромых, уродов или калек? И разве не является, в свою очередь, аксиомой мысль, которую мы повторяем всю жизнь:
