На базаре дорого стоили камни для зажигалок. За один камешек можно было купить гору леденцов. Подойду к прилавку, послюнявлю указательный палец и как бы случайно уроню его на разложенные камешки... «Нет, моему папе эти слишком большие». — И отхожу. А на палец два-три камешка и прилипло.
Осенью мама возвратилась после менки. За «то» мыло она привезла мешок фасоли. «Сейчас куплю луку... сварю фасолевый суп... соль у нас еще есть», — сама себе приговаривала мама, перебирая у торговок лук.
— Мам! Пойдем со мной...
Мы отошли... Мама смотрела на меня с тревогой: мол, что случилось, с чего это «пойдем»? Я ей протянула большую головку синего луку.
— Боже мой, какой ужас! Где ты его взяла?
— А ты его дольше всех в руках держала... А пока ты с теткой говорила...
Мама — хрясь по щеке. Я даже не успела договорить... Она быстро пошла впереди.
— Какой ужас! Если бы Марк это узнал! Он же никогда и крошки чужой не возьмет. 0ткуда это у тебя?
0ткуда, откуда... Сама уйдет на свою менку — и жди ее. Что оставит, съедается быстро, а потом что? Да что я, одна? Все дети так. Все! Ничего больше не буду ей ценного показывать. Я думала, она обрадуется... Вот человек! А папочка такой добрый, он бы меня пожалел, поплакал бы вместе со мной...
Дома мама отошла. Она мирным, нудным тоном вычитывала мне, какой должна быть девочка, как некрасиво я поступила, в общем, — ничего нового. А потом взяла с меня слово, чтобы «это» было в первый и последний раз. Я дала честное слово.
Но это было только начало. Я воровала до двенадцати лет. В школе — ручки, перья, тетрадки. В гостях — сахар, конфеты, печенье. Все копила на «черный день». В укромном месте я прятала свои запасы. Старые съедала, а новыми пополняла. А потом в одно прекрасное утро все кончилось. Желание воровать исчезло навсегда. Даже как-то скучно стало...
Я всегда долго «созреваю». А потом вдруг — раз! И полная ясность. Точное решение проблемы.
Так и в работе над ролью. Сначала тупик и полная паника. Внутри сам собой происходит процесс «созревания». Я думаю в это время совсем о другом, вдруг неожиданный просвет. Ага! Есть! Знаю, какая «она»! Знаю, как я ее поведу...
Так и в дружбе. Со мной много можно «экспериментировать» — подводить, обманывать, крутить, вертеть. Я все терплю, терплю, жду, надеюсь... А потом — раз! И все! Внутри все пусто, все сгорело. И нет больше такой подруги.
А особенно болезненно было в любви. Уж тут-то я почти всегда оставалась сидеть в пепле на развалинах. Всегда сильно мучилась, отдавая этому чувству невосполнимые силы. Максимально «приносила», но и максимально требовала. Выдержать меня, мой этот «максимализм», — трудно, что там говорить... Мне хотелось всегда любить только одного человека.
