В тот день в апреле 1991 года прибывших грузинских „патриотов“ было особенно много. Они приехали на грузовиках и „уазиках“, изложили свое требование – три дня на выметание с грузинской земли и теперь ждали истечения срока ультиматума. Они развлекались, постреливали из автоматов, хохотали над разбегавшимся от страха скотом, отбирали себе и грузили в машины все, что понравится: постели из чистой шерсти, сыр, топленое масло в кадках, скот и живность. „Хозяева“ куражились, пьянея от безнаказанности.
Первыми, не раздумывая и не прихватив с собой ничего, кроме какой-то одежды, снялись с места и ушли пешком на юг к армянской границе семьи, в которых были маленькие дети и особенно девочки-подростки – их переодевали в мужскую одежду и прятали как могли. Остальные метались между деревнями, судорожно пытаясь раздобыть машину, чтобы спасти хоть что-нибудь и не уходить с пустыми руками куда-то в неизвестность, где нас никто не ждал.
Младшая моя сестра уже с прошлого года была в Северной Осетии, собираясь поступить в техникум на учебу. Средняя сестра жила со своей семьей в Цхинвале, где шла война, и о судьбе ее ничего не было известно. Но мой брат, инвалид с детства, без костылей передвигаться не мог. И речи не могло быть о том, чтобы моя семья ушла пешком. Мы с отцом добрались до Цагвери, где у нас были грузинские родственники наших родственников, пытались договориться оставить у них какой-нибудь домашний скарб и достать машину за какие угодно деньги. Скота у нас было много, пожалуй, больше всех в селе, и мы пытались пристроить его где-нибудь на время.
Тем временем дома, не дожидаясь погрома, мать взяла сверток с деньгами и через задний двор убежала в сторону леса, где лежал грязный раскисший снег и в небольшом овраге по оголившейся земле уже ползла крапива. Мать упала в овраг, в крапиву, и лежала, ни жива ни мертва, замирая при автоматных очередях, бивших в сторону леса, – грузины заметили убегавшую женщину, но преследовать не стали, а только с хохотом постреляли в спину. Брат остался в доме один, беспомощный и спокойный, готовый к любому решению.
„Встань!“ – крикнул один из „хозяев“, но, увидев костыли, осекся и, обернувшись, выпустил, кажется, весь магазин в большой календарь с изображением Уастырджи и портрет Коста, висевшие на стене. Мать пролежала в крапиве еще некоторое время, но, услышав выстрелы в доме, бросила свой сверток и, спотыкаясь, бежала к сыну, не слыша соседку, кричавшую ей, что грузины ушли. На следующий день в Гуджаретском ущелье не было уже ни одного жителя.
