В электричке Вера тихо плакала, сжимая в кулаке три бабушкиных золотых кольца, брошку и цепочку с медальоном в виде розы. От драгоценностей пахло духами, этим запахом пропитались и руки, и карман куртки, и девочка все время машинально подносила кулак к носу. Сладкий аромат лаванды вызывал новые слезы.
Они редко жили с бабушкой вместе. Веру воспитывал отец, но случалось, что какая-то сила выдергивала его из дома в совершенно запредельные дали, куда заказана дорога детям, и девочка послушно собирала вещи и ехала в маленький подмосковный городок, в коммуналку с высокими потолками, в большую светлую комнату, полную зеркал и безделушек. Бабушка жила одна и всегда принимала ее радостно. Впрочем, было в этой радости что-то горькое, какая-то вина, которую Софья Михайловна всеми силами пыталась загладить.
Сейчас отца похитило чудовище по имени РВСН и уволокло аж на Новую Землю. Вера порасспросила ребят в классе и узнала, что это – «ракетные войска стратегического назначения». Он уехал полтора месяца назад, оставив денег, и прислал уже два длинных трогательных письма, начинающихся словами: «Привет, мой маленький сибирский кот!». Созвониться не получалось, и Вера, подумав, решила не посылать ему телеграмму. Бабушка же просила никому не говорить. И вообще, зачем дергать папу. Ему там и так, по его выражению, тухло.
Дома было чисто, пусто, пахло блинами. Бабушкины соседи обитали на даче, и в огромной квартире слышалось слабое эхо. Почтовый ящик подарил третье отцовское письмо.
«Здравствуй, мой дорогой, самый огромный в мире сибирский котяра!
Представляешь, сижу я ночью в казарме, записываю умные мысли в свой блокнот (потом дам почитать) и вдруг слышу странные звуки. Как будто кто-то косточкой подавился. Пошел посмотреть, а это дневальный стоит на посту и смеется до истерики. Рот сам себе зажал и корчится. Меня увидел, по стойке «смирно» вытянулся, а сказать ничего не может, только показывает куда-то.
Я глянул, куда он показывает, и что ты думаешь? По казарме с деловым видом бродит большая птица, вроде гагары, толстая такая, как курица, и в тапочки бойцам заглядывает. А в клюве у нее чей-то носок. И гуляет, как на бульваре, вразвалочку.
Я на дневального смотрю, сам уже смеюсь, а он вдруг мне добавил радости:
– Товарищ майор, прикажете выгнать этого пингвина или пусть пока побудет?
Вот тут меня, котик, и развезло. Сел на табуретку и встать не могу, ржу, как лошадь. Слово «пингвин» почему-то рассмешило. Наверное, это уже от нервов и одиночества. Я скучаю по тебе...»
