– Вика!
– Что? Скажешь, нет? – она улыбнулась. – Чего ты теперь хочешь? Как вы мне все надоели... Ладно, пошли кататься.
Они вышли в холодный вечер, и Генка молча зашагал к кабинке. – Эй! – позвала Вика. – А ты не боишься, что я просто не остановлю эту карусель?
– Не боюсь, – Генка пожал плечами. – Нисколько.
– Почему же?
– Потому что ты хороший человек.
Она запнулась на полуслове и так и полезла в будку, ошарашенная.
Час спустя, когда берег опустел, она тронула главный рубильник, чуть качнула его на себя, рассматривая огоньки санатория, задумалась. Можно включить, запрыгнуть в кабинку и крутиться, крутиться до тех пор, пока не потеряешь сознание, а потом еще несколько часов. Красивая, радостная какая-то смерть...
Запиликал телефон. Это был Василий Федорович:
– Малыш! Извини, я тебя не разбудил?
– Что это у вас с голосом? – спросила Вика.
– Да так, – он чуть кашлянул, – нездоровится. Малыш, ты главное скажи: у тебя все хорошо, миленький? Я, может быть, в больницу лягу...
– Василий Федорович! – она вдруг испугалась. – А что у вас?
– Ерунда! Полная ерунда! Простое обследование.
– А болит что?!
– Да кашляю просто... Малыш, да ты не пугайся, что ты так...
Вика облизнула губы:
– Василий Федорович, когда вас кладут?
– Завтра, наверное...
Она вспомнила его галстук-бабочку, шляпу, смешные старомодные ботинки и подумала о том, что это – единственный человек, уверенный в ее любви. Она вспомнила букет гладиолусов, который он принес на ее двадцатипятилетие. Коробочку конфет «Рафаэлло», открытку с красным сердечком.
– Я тебя люблю, малыш, – он снова закашлялся, – жаль, что ты далеко.
– Я близко, – сказал Вика, – я с вами. Утром я буду. Самое позднее – днем.
Он вздохнул обрадованно, а она, сразу нажав отбой, на секунду прижала телефон к груди и изо всех сил дернула рубильник. Карусель завертелась.
