— Благодарю вас, мистер Николсон. — Файндхорн вздохнул, подошел к Николсону и, открыв портсигар, сказал:
— К черту правила — но только в виде исключения. Мистер Вэньер, у вас есть координаты «Кэрри Дэнсер». Будьте добры, рассчитайте новый курс и скомандуйте рулевому.
Медленно и чинно огромный танкер развернулся и двинулся обратно на северо-восток, к Сингапуру. В самое сердце надвигающегося шторма.
Тысяча к одному — такова была ставка, предложенная Николсоном и не вызывавшая ни малейшего сомнения у Файндхорна. Но капитан со старпомом ошиблись. «Кэрри Дэнсер» не затонула и по-прежнему держалась на плаву. Ненадолго ли ее хватит?
К двум часам пополудни «Кэрри Дэнсер» уже глубоко зарывалась носом в море и так сильно кренилась на правый борт, что леерное ограждение колодезной палубы целиком ушло под воду, и лишь иногда появлялось на поверхности — когда корпус судна поднимался на плавно набегающей волне.
Фок-мачты как таковой не было — она переломилась на высоте шести футов над палубой. На месте трубы зияла дымящаяся дыра, капитанский мостик был разрушен до основания, но самые серьезные повреждения были на баке — именно туда прямым попаданием угодила одна из бомб, сброшенных японскими самолетами. Жилые каюты на главной и верхней палубах выгорели почти дотла, равно как и все палубные надстройки — от них остались лишь искореженные каркасы, на которые равнодушно взирало бронзово-голубое небо.
Казалось, ни один человек не мог выжить на судне, охваченном столь сильным пожаром, превратившим «Кэрри Дэнсер» в обугленную развалину, медленно дрейфующую на юго-запад — в сторону пролива Банка и далекой Суматры. Между тем на корме обреченной «Кэрри Дэнсер» сбились в кучу оставшиеся в живых люди — двадцать три несчастных человека.
Наступили короткие тропические сумерки, и круглые гребни зеленоватого оттенка, испещренные вдоль и поперек полосами белой пены, обрушивались на «Вирому» от носа до кормы, заливая просторные нижние палубы танкера. Вдали же, в сгущающемся прямо на глазах мраке, не было видно ничего, кроме наводящей суеверной ужас белизны, окрасившей гребни волн, с которых ветер срывал пену и брызги.
Зарываясь носом в волну, заваливаясь то на один борт, то на другой «Вирома», с запущенным на полные обороты одним большим гребным винтом, шла сквозь шторм на север. Наверху, на правом крыле капитанского мостика, прячась за брезентовым обвесом от ветра и колючих капель дождя, стоял Файндхорн; согнувшись чуть ли не в три погибели и прищурившись, он всматривался в сгущающиеся сумерки. Капитана, как всегда спокойного, терзали тревоги и опасения. Но беспокоился он не за судно и тем более не за себя: в его личной жизни уже не существовало сколько-нибудь значимых вещей, из-за которых душа разрывалась бы на части. Оба его сына-близнеца в самом начале войны пошли служить в королевские военно-воздушные силы — и вскоре сгорели вместе со своими «харрикэнами» прямо в воздухе: один над водами Ла-Манша, другой — над землей Фландрии. Жена Эллен пережила гибель второго сына лишь на несколько недель — сердечная недостаточность, как объяснил тогда врач.
