Как и следовало ожидать, через несколько дней Корбетт вернулся в «Митру», якобы для исполнения королевского задания, но на самом деле ему позарез хотелось увидеть миссис Элис. И бесцеремонному великану, и его подручным это было ясно так же, как было ясно самой миссис Элис. Но Корбетту было все равно. Он оживал в присутствии Элис атт Боуи, забывая о канцлере и его палате, о нудной ежедневной работе, о тяжести возложенной на него миссии. Иногда он сидел в зале, иногда — в кухне. Когда погода позволяла, они гуляли в саду. Элис выращивала травы — шалфей, петрушку, фенхель, иссоп, а также лук, порей и остальное, что нужно для стола. На грушевом дереве уже появились первые бутоны, вокруг зазеленевшей лужайки земля была хорошо разрыхлена — летом, по словам Элис, там будут цвести розы и лилии.
Элис рассказывала о своей прежней жизни, о сиротском детстве под опекой стариков из числа дальних родственников, о браке с Томасом атт Боуи, о раннем вдовстве, о жесткой борьбе внутри гильдии — с лондонскими торговцами гасконскими и бордоскими винами. Она неплохо разбиралась в государственных делах и язвительно оценивала взаимоотношения короля Эдуарда и французских Капетингов, чье возможное посягательство на Гасконь могло ввергнуть обе страны в войну и нанести непоправимый вред виноторговле вообще и ее собственной торговле в частности. Великана и его присных, которых Корбетт встречал в таверне, она называла «моими доверенными и защитниками». Однажды, нежным голоском задав Корбетту несколько вопросов о «королевском расследовании», она вдруг переменила тему, словно ей было скучно и неприятно говорить об этом.
Корбетт по многу часов просиживал в таверне. Он рассказывал Элис, как никому прежде, о своей учебе в Оксфорде, о том, как стал чиновником, как воевал, о своей жене Мэри и об их малыше, о том, как оба умерли от чумы в мгновение ока. Боль утраты вырывалась наружу, словно он исповедовался перед Элис, побуждавшей его открывать свои тайны. Иногда он играл на флейте — то печальные песни, то любовные песенки, то рил,[4] и тогда Элис кружилась в танце. Ее стройное, гибкое тело двигалось в такт музыке, пока у нее не перехватывало дыхание от вихревого ритма или от смеха. Потом они принимались за еду, угощаясь изысканными лакомствами: мозгами с мускатным орехом, запеченной селедкой, щукой, миногой, морской свиньей, зажаренной на углях, заливной осетриной с финиками, а на сладкое — запеченными с сахаром яблоками или грушами, вафлями с пряностями, ну и конечно же лучшими винами.
