— Серафиму Саровскому было положено прожить намного более ста лет. Он знал об этом, потому что ему было это открыто Господом. Но знал он также и о том, что произойдет с Россией. И он три дня и три ночи молил Бога, чтобы тот лишил его Царствия Небесного, но нас помиловал. Нас, всю Россию. Но Господь ответил ему: не помилую! Слишком уж мы все тут онечестивились, включая церковных архиереев. И их-то даже в первую очередь. Но преподобный продолжал молить. И тогда Господь решил так. Он возьмет его из жизни до срока, до естественного конца земной жизни, и воскресит в нужное время, как воскресил семь отроков в пещере Охлонской. Именно в нужный день, когда России станет совсем уж невмоготу. Когда преподобный старец станет ходить среди нас и спасать наши грязные сердца и души.
— Вот, значит, к какому соглашению пришли… — пробормотал я, хотя мне было сейчас вовсе не до шуток.
Что-то странное и таинственное разливалось в воздухе, подобное парному молоку или густому туману. Я не мог понять: то ли мне мерещится, то ли за спиной Алексея, который сидел за столом в углу, действительно кто-то стоит? Наверное, я слишком переутомился и не выспался. Да и дьявольская луна постоянно заглядывала через окно в комнату, будто прислушиваясь к нашему разговору. Маша была бледна. Впрочем, у меня не слишком хорошее освещение. А Алексей как-то выжидающе смотрел на меня. Борода его отливала серебром. Молчание наше тянулось довольно долго.
И неожиданно тишину нарушил резкий телефонный звонок среди ночи.
3
— На-чи-на-ет-ся! — раздельно произнесла Маша.
— Не снимайте трубку, — добавил Алексей.
— Кой черт? — отозвался я и пошел к телефону.
Второй сбежавшей невесты у меня нет, поэтому я не предполагал, кто еще может меня разбудить в эту ночь? Но было как-то не по себе. Словно меня ожидал зубной врач со своими инструментами. Однако когда я снял трубку, этот зубной врач оказался каким-то малоразговорчивым. И придуроковатым…
— Ну? — нетерпеливо спросил я.
— Че ну? — отозвались на том конце. Хрипло.
— Это я спрашиваю: ну че?
— Ты это… Кончай гнать. Тебе мало, что ли, вломили?
— Когда?
— Че когда? Совсем оборзел, что ли? Не лепи дуру-то.
— Какую?
— Во дает! Еще спрашивает. Баран.
— Кто баран?
— Ну не я же? Фуфель начищу.
Разговор становился все более интересным. Главное — репрезентативным, как нынче и принято. На том конце провода хохотнули.
— Толяна разбуди, — сказал тот же хриплый бас.
— Сщас, — ответил я. — Где я его тебе возьму? Тормози-ка. Ты вообще куда звонишь-то, брателло?
