Я стал натягивать перчатки.
— Один — меньше, чем шестнадцать.
— Два — тоже, — вздохнул Хансен, надевая рукавицы.
И я ничуть не удивился, когда он сказал сначала — «вы не дойдете», а закончил словами — «мы не дойдем»; чтобы понять произошедшую в нем резкую перемену, вовсе не требовалось быть тонким психологом. Хансен был не из тех, кто привык перекладывать тяжесть общей беды на плечи ближнего.
Я не стал тратить время и вступать с ним в спор.
— Есть еще один доброволец, специалист по помешиванию супа, — вызвался Роулингс, вставая. — Если я не буду держать этих двоих за руки, дальше порога им не уйти. Может, потом мне дадут медаль. Интересно, лейтенант, какая сейчас самая высокая награда, в мирное время?
— За помешивание супа медалей не дают, Роулингс, — осадил его Хансен. — А именно этим тебе предстоит заниматься и дальше. Ты остаешься здесь.
— Угу, — Роулингс покачал головой. — Приготовьтесь к первому бунту в своей практике, лейтенант. Я иду с вами. И, думаю, не прогадаю. Если мы доберемся до «Дельфина», вы будете чертовски счастливы и забудете про то, что собирались подать на меня рапорт. Кроме того, как человек справедливый, вы не преминете за честь тот факт, что своим благополучным возвращением на корабль мы будем всецело обязаны торпедисту Роулингсу, — и, усмехнувшись, он продолжал: — Ну, а если мы не доберемся, тогда подать на меня рапорт вы попросту не сможете — верно, лейтенант?
Хансен медленно подошел к нему.
— Разве тебе не ясно — у нас практически нет шансов добраться до «Дельфина», — невозмутимо заговорил он. — А здесь остаются двенадцать тяжело пострадавших людей, я уж не говорю о Забрински, у которого сломана нога. Кто позаботится о них? С ними должен находиться хоть один здоровый человек. Ты же не эгоист, Роулингс! Останься с ними, прошу тебя. Сделай это ради меня.
Торпедист обвел Хансена долгим взглядом, потом снова сел на корточки.
— Вы имеете в виду — ради меня, — с досадой проговорил он. — Ладно, я остаюсь. Ради себя самого. И ради того, чтобы опекать Забрински, а то он, чего доброго, сломает другую ногу.
Роулингс принялся неистово шуровать в котелке.
— Чего же вы тогда ждете? Капитан в любую минуту может дать команду на погружение.
Роулингс был прав. Мы отвергли все протесты капитана Фольсома и доктора Джолли, попытавшихся было нас удержать, и через полминуты были готовы к отходу. Хансен вышел первым. Я обернулся и окинул взглядом раненых, больных, измученных обитателей дрейфующей станции, которым повезло, и они остались в живых, — это были Фольсом, Джолли, Киннэрд, Хьюсон, Нэсби и семеро остальных. Всего двенадцать человек. Нет, быть того не может, чтобы они все оказались в сговоре. Наверняка это сделал кто-то один — или двое. «Так, с кем же из них, — гадал я, — мне следует поквитаться? Кто из них — один или двое — убил моего брата и еще шестерых на дрейфующей полярной станции «Зебра»?…»
