Все произошло до смешного просто — удивляюсь, как это только не случилось с кем-нибудь из нас раньше. Покидая нашу последнюю стоянку, мы решили не огибать ледяной хребет с юга или севера, а перебраться прямо через него. Его высота была около десяти футов, но, подталкивая снизу и поддерживая друг друга сверху, мы поднялись на вершину без особых сложностей. Тщательно ощупывая перед собой лед палкой — фонарь в таком урагане был совершенно бесполезен, а стекла очков стали совсем непроницаемыми, — я прополз по пологому склону тороса двадцать футов и, добравшись до его края, опустил палку вниз.
— Пять футов! — прокричал я, когда подошли остальные. — Здесь только пять футов.
Скользнув на край ледяной стены, я спрыгнул вниз. За мной легко соскользнул Хансен, потом Роулингс.
Глядеть на то, что затем произошло с Забрински, было просто невыносимо. То ли он неверно примерился к высоте, то ли потерял равновесие из-за внезапно ослабевшего ветра, но как бы то ни было, он прыгнул и приземлился позади нас вроде бы вполне благополучно, но тут же вскрикнул и тяжело осел на землю.
Я стал спиной к ветру, сдвинул на лоб очки, чтобы не мешали, и вытащил фонарик. Забрински полулежал на правом боку, облокотившись на лед, и ругался, как сапожник, не зная удержу и ни разу не повторяясь, о чем можно было судить, даже несмотря на то, что рот его закрывала маска. Его правая пятка застряла в узкой, не более четырех дюймов шириной, трещине, какие на нашем пути попадались тысячами, а вся нога так вывернулась, что и без медицинского диплома было ясно: лодыжка сломана. Либо самая нижняя часть голени, поскольку благодаря высокому жесткому ботинку на шнуровке основная нагрузка могла прийтись не на нее, а на большую берцовую кость. Я все же надеялся, что перелом был несложный, хотя вряд ли: сломавшаяся под таким углом кость наверняка торчала бы наружу. Впрочем, сейчас это не имело значения, потому как я не собирался осматривать место перелома: стоило подержать его ногу голой на таком морозе несколько минут, можно было бы не сомневаться, что остаток жизни Забрински проведет без нее.
Мы подняли его, высвободили ботинок из трещины и усадили поудобнее. Я вытащил из рюкзака аптечку и опустился рядом с ним на колени.
— Очень больно?
— Нет, уже онемело. Я ничего не чувствую.
Он выругался.
— Что за идиот! Угодить в такую малюсенькую трещину! И как только меня угораздило.
— Я бы объяснил как, но боюсь, ты обидишься, — съязвил Роулингс и, покачав головой, прибавил: — Я как в воду глядел. Все знал наперед. Я же говорил: все кончится тем, что мне придется тащить эту гориллу на себе.
