— Поднять перископ! — скомандовал Свенсон. Перископ со свистом выдвинулся наверх. Быстро взглянув в окуляры, капитан подозвал меня.
— Полюбуйтесь-ка, — лучась улыбкой, сказал он. — Прекрасное зрелище, такое вы вряд ли еще увидите.
Я посмотрел в перископ. Если бы вам взбрело в голову изобразить то, что я увидел и потом повесить это в рамочке, у вас бы ничего не вышло. Будь вы хоть самим Пикассо. Но я-то это видел! С обеих сторон — сплошная чернота и лишь чуть заметная узенькая полоска цвета мрачно зеленых джунглей, тянущаяся прямо над нами от кормы до носа «Дельфина». Зияющая посреди арктических паковых льдов.
Через три минуты мы были на поверхности Северного Ледовитого океана, всего в каких-нибудь двухстах пятидесяти милях от полюса.
Слившись в причудливые формы, гигантские глыбы пакового льда вздымались изогнутым, пятидесятифутовой высоты хребтом, возвышаясь на двадцать футов над мостиком, — так близко, что достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться ближайшей ледяной стены. Три или четыре такой же фантастической формы ледяных холма были видны и далеко на западе, но вот прожектор погас, и все разом исчезло. Наступила кромешная тьма.
На восток мы не глядели вообще. Смотреть в том направлении во все глаза означало ослепить себя за несколько секунд на всю оставшуюся жизнь: даже снегозащитные очки индевели и покрывались трещинками после короткого взгляда, брошенного на восток. Наклонившись над самым бортом и прищурив глаза, за какую-то микронную долю секунды можно было разглядеть мерцавшую черную воду, которая постепенно замерзала, но эту картину рисовало скорее воображение, глаза же не видели ничего.
Ветер с пронзительным воем проносился через мостик, завихряясь вокруг поднятых антенн; судя по анемометру, скорость его достигала 60 миль в час. Ледяной шторм уже не был похож на шальную мглистую круговерть, теперь он напоминал сплошную стену остро отточенных ножей, несущихся грозных ледяных стрел, способных пронзить даже самый плотный картон или в один миг разбить стакан, окажись он у вас в руке. Заупокойному завыванию ветра почти непрерывно вторили скрежет, грохот и гул, будто исполинские уродливые громады торосов, терзаемые бурей Бог знает в скольких сотнях миль отсюда, под неимоверной силы давлением вздымались, корежились и раскалывались на огромные глыбы, в считанные мгновения вырастая в следующий изогнутый хребет, в то время, как огромные льдины, те, что поменьше, уступая вновь возникшему исполину, отлетали прочь со страшным воем и треском, тут же растворившимися в неописуемой какофонии, под звуки которой образовывалось новое разводье — черная, подернутая зыбью вода, тотчас же затягивавшаяся льдом.
