— Что тебе сейчас вспоминается? — допытывался победитель. — Одесса или Очаков?
— А вспоминается мне, вспоминается батько Половец и его давний завет…
Поглядев на юго-запад, Оверко перебил:
— Майстро потянул, — заметил он, — как бы дождя не нагнал…
— И его давний завет: тому роду не будет переводу, где брат за брата идет в огонь и в воду.
— Ну и цирк! — грянуло Оверково войско. — Крови из него, как из бугая, это я его так рубанул, ну, уж и ты, вот тебе крест, что я, а как-то наш ему ответит, известно как, гуляй, душа, без тела, а тело без души!
— Цирк? — переспросил Оверко. — Род наш изрядный, головы не считаны, кроме нас двоих, еще трое роду служат. Род — основа. Но перво-наперво — держава, а ежели ты на державу руку поднял — пускай род плачет, тогда брат брата насмерть рубит, вот оно как!
— Ну и цирк! — гаркнули черные шлыки, и вот Андрий белеет, точно полотно на солнце, жарко было в степи коням и людям, с юго-запада норовил подняться майстро. “Род, мой род, прости меня, род, что завета не сберег. Род переведется — держава устоит. Навеки аминь”.
— Проклинаю тебя моим русским сердцем, именем великой матери России, от Варшавы до Японии, от Белого моря до Черного, проклинаю именем брата и согласием рода, проклинаю и ненавижу в последнюю мою минуту…
— Да рубите ж его, казаки! — закричал Оверко, и зашатался Андрий, и заревели победители, и задул с юго-запада майстро, и стояли недвижимо башни степного неба.
А по берегу моря похаживает старый Половец, в бинокль на море поглядывает, ждет волну или ветра, на воде балаберы над сетями высматривает, и вспоминается ему сын Андрий. “Славный бинокль привез Андрий”. Над морем встал силуэт подпрапорщика русской армии, сверхсрочного служаки за веру, царя и отечество, героя Саракамыша и Эрзерума. А с моря приближалась шаланда, видны были дружные взмахи весел, на волну и с волны, на волну и с волны. Одинокое облако клубилось на западе, над близкой Одессой, и никто не сказал бы, что в нем гремят громы и прячутся молнии, разве что старик Половец да еще, может, тот бывалый рыбак, который торопится к берегу. Шаланда как на ладони. Половец ложится и наблюдает с земли. В шаланде пя-геро. Уже можно различить, что это “Ласточка”. На корме кто-то без шапки. Три приметы сходятся. Потом последует: “А есть у вас зеленая скумбрия?” — “А вам ночи мало?” Половец закатал обе штанины, вошел в воду, повернул шаланду носом к морю, придержал за корму и потянул ее на себя, люди соскочили и после условленного диалога из лодки выгрузили тяжелые тюки, старому Половцу пришли на ум контрабандистские делишки сына Панаса.
