Выключившись из предыдущей темы, она задохнулась от счастья. Сегодня, сейчас, эта минута, а не та, которая будет, – вот для чего стоило жить. Потом можно и умереть, как ей чудилось. Правда, когда наступает «потом», жизнь, хоть и пакостная, становится во сто крат привлекательней смерти.
– Повторяю: кто-то пробрался сюда, – распаляясь, перешла на повышенный тон Вероника и, как водится в подобных случаях, валила все в одну кучу. – Открыл ключом, включил в прихожей свет, потом убежал, когда Даша позвала меня. Что он хотел, не знаю. Может, меня убить!
– Вы загнули, – отмахнулся Ларичев.
– А почему нет? Ведь этому человеку что-то нужно было! Это «что-то» представляет собой некую ценность… для него, разумеется. Но он не хотел, чтоб его увидели соседи, поэтому пришел глубокой ночью. Ничего не подозревая, он заходит в квартиру, а тут люди! Да если б не Даша, этот тип убил бы меня.
Поток слов не возымел должного действия. Она тут носится взад-вперед, как раненая лань, а Ларичев со скукой на физиономии взял вазочку и стал вертеть в руках! Речь его тоже не отличалась живостью:
– Тип? Вы же не видели, кто пришел. А если то была женщина?
– М-м… нет… – замахала руками Вероника. – Женщина не решилась бы зайти ночью в квартиру убитой, нет-нет…
– Но и мужчина вряд ли испугался бы женского истерически-панического крика, – возразил Ларичев. – Если ему действительно нужна какая-то вещь… Я б на его месте все-таки не убежал, а сначала посмотрел, кто здесь, представился бы близким другом вашей сестры, который понятия не имеет, что ее убили, тем самым успокоив вас, а уж потом… Потом думал бы, что с вами обеими делать.
– Да? – растерялась Вероника, одновременно задумалась, покусывая ноготь на указательном пальце. – Кстати, у него был ключ… Он открыл ключом! Сумочка… Вы понимаете? Ключ лежал в сумочке Зины. Вы же ключа не нашли при ней? Трубку нашли, а ключа не было… Но сумочка должна была быть, вы сами говорили… – И вдруг взвилась, Ларичев даже вздрогнул. – Вам подарить эту чертову вазу, а?
Наконец он поднял на нее глаза буддийского монаха, выражавшие вселенский покой, а Вероника была недалека от состояния, называемого бешенством. Не заметить этого Ларичев не мог, наверняка и тон расслышал, ну и что же он? Недоуменно приподнял брови:
– Вазу? Мне? Зачем?
– Вы ее так рассматриваете, – язвила она, нервически покручивая кистями рук в воздухе, – будто в жизни ничего прекрасней не видели. Подарить?
