Аркадий Кондратьевич греб не спеша, говорил мало, казалось, был занят только греблей. Молчала и Алена, она сняла плащ, закатала рукава платья, чтобы загорали руки.
Когда отплыли от заводи, показался красивый дом с красным петухом на крыше.
- Это зубной врач такой дом построил. Правда, красивый? - сказала Алена.
- Вот и я мечтаю о таком доме... и чтоб вокруг усадьбы березы росли.
- А зачем березы? - не поняла Алена.
- А для красоты. Вот пойду на пенсию и куплю себе дом в деревне.
- Возле нашего поселка в деревнях много хат пустует. Покупайте. Сказала это и подумала, поймет ли он ее намек: купи дом, и будем жить рядом.
Он понял.
- Неплохо было бы, Алена, виделись бы часто.
Она заглянула ему в глаза, он не отвел взгляда, и некоторое время они не отрывали глаз друг от друга, словно старались отгадать, в самом ли деле хотят того, о чем говорят.
- А что, возьму и куплю около вашего поселка, - сказал он, подняв из воды весла. Звонко и весело капала с них вода. Лодка некоторое время шла по инерции. - И посажу березы.
Алена опустила руки в воду, словно собиралась притормозить ход лодки. Глянула на Зимина внимательно, надеясь снова встретиться взглядами, но он задумчиво смотрел куда-то вдаль. Впервые ей захотелось рассмотреть не таясь, что в нем ее привлекает. Своеобразная мужественная внешность: вдохновенный взгляд, высокий лоб, густая седина, которая, однако, его совсем не старит. И еще он притягивал к себе открытостью натуры, искренностью. В первый же день, когда Алена познакомилась с Зиминым, она почувствовала, что с ним должно быть легко и просто. Ей и было с ним именно так.
- Алена, - сказал вдруг он, все еще не опуская весла в воду, - у вас в жизни, видимо, было какое-то горе. В войну, наверное?
- Горе? - переспросила она машинально, и сердце ее вздрогнуло. Откуда он может знать? Кто ему сказал? Ответила как можно спокойнее: - А кому война не принесла горя? Всем.
- Всем, и мне тоже.
- Не хочу о войне вспоминать, больно.
- Больно, - согласился он. - Всему живому больно от нее.
- Нет, больно только человеку, у него душа есть. Березе и дубу не больно.
- Откуда мы знаем? И растение может кричать, когда жгут, режут. Только мы того крика не слышим. Говорят, что у каждой травинки есть центр, куда поступают все сигналы боли, радости, опасности... Ну да ладно, не будем об этом, простите, - и Зимин начал грести, потихоньку, стараясь не всплескивать веслами.
Алена не могла успокоиться. Если мутную воду не трогать, осевшая муть лежит на дне тихо и вода совсем прозрачная. Но стоит ее всколыхнуть, как муть сразу же всплывает и долго-долго не оседает. Так и с Аленой. Вся ее горечь и боль лежала в глубине души, хоть и незабываемая, незажившая, но тихая. А теперь вот всколыхнулась, Зимин своим вопросом напомнил, и Алене вдруг все разом вспомнилось, ослепительно, остро, как вспышка молнии. "Неужто всю жизнь, до последних дней, так и будет мучить?" - спросила она у самой себя.
