— …и тогда он сможет принести тебе пользу. Так сказал я тогда сам себе и поступил соответственно, и теперь вижу, что это было правильно.
Шалленберг с трудом выпрямился.
— Сейчас я иду прямо в полицию и сделаю заявление.
— Возле вас телефон, — Томас Ливен дважды нажал на кнопку звонка.
Вновь всколыхнулось пламя свечей, это слуга Бастиан бесшумно вошел в комнату. В руках у него был серебряный поднос, на котором лежали фотокопии.
— Прошу вас, не стесняйтесь, взгляните. На некоторых фото господин директор в военном мундире, на других — копии распоряжений господина директора за 1941-1944 годы, а также расписка так называемого казначея рейха в получении 100000 рейхсмарок в качестве пожертвования для СС и СА.
Директор Шалленберг вновь опустился в кресло.
— Вы можете убирать со стола, Бастиан. Господин директор уже сыт.
— Слушаюсь.
После того как Бастиан удалился, Томас сказал:
— Кстати, ваша доля в этом деле составит 50 тысяч. Вам этого достаточно?
— Я не позволю себя шантажировать!
— А в недавней избирательной кампании вы не участвовали, господин директор? Не делали крупных пожертвований? Как же называется тот журнал, интересующийся подобного рода делами?
— Вы совсем рехнулись! Хотите печатать поддельные акции? В тюрьму угодите, и я вместе с вами! Если я вам дам бумагу, мне крышка.
— В тюрьму я не попаду. А вам крышка именно в том случае, если вы мне не дадите бумагу, господин директор, — Томас выдал один звонок. — Попробуйте хотя бы фаршированные яблоки, вам понравится.
— Я больше ни кусочка не проглочу в вашем доме, шантажист.
— Итак, когда я могу рассчитывать на получение бумаги, господин директор?
— Никогда! — крикнул Шалленберг в страшном гневе. — Никогда вы не получите от меня ни листочка.
Близилась полночь. Томас Ливен и его камердинер Бастиан сидели в большой библиотеке, освещенные мерцающими огнями камина. Сотни корешков — красных и золотых, голубых и белых, желтых и зеленых — поблескивали в полутьме. Был включен проигрыватель: тихо звучал фортепьянный концерт номер два Рахманинова.
Томас Ливен по-прежнему был в своем безупречном смокинге. Бастиан расстегнул ворот рубашки и, взглянув искоса на своего хозяина, положил ноги на стул, правда, постелив на него газету.
— Директор Шалленберг поставит бумагу через неделю, — сказал Томас. — Сколько времени понадобится твоим друзьям-печатникам?
— Примерно десять дней, — ответил Бастиан, поднося ко рту пузатый бокал с коньяком.
— Тогда первого мая — прекрасная дата, день труда — я выеду в Цюрих, — сказал Томас. Он передал Бастиану одну акцию и лист бумаги. — Это образец для печати, а на бумаге номера, которые я хотел бы видеть на акциях.
