— Смешно, — медленно заговорил он, — но иногда мне кажется, что ты проделал весь этот путь от Нью-Джерси до Кореи только ради того, чтобы познать первые радости секса. И это заставляет меня чувствовать себя так, будто я что-то вроде памятника… ну, памятника этой части твоей жизни. Понимаешь? И Мари-Луиза тоже, конечно. — Он кивнул в сторону маленькой азиаточки, которая сидела рядом с Бобби Лембеком, вцепившись в его запястье, точно ястреб.
— Она-то уж точно, — согласился Бобби. — В смысле, памятник.
— Вот только жаль, что у тебя до сих пор не было толстой или высокой женщины.
— А что, есть разница?
— Ну… И да, и нет. Трудно объяснить. Эти кореянки… Они такие маленькие, хотя и очень милые, и покладистые, и пиво дают бесплатно, а это не часто встретишь. Но они уж очень маленькие и такие… верткие, как юла. И хотя мне неприятно это при них говорить, пусть даже они меня и не понимают, но уж больно они тощие, сплошные кожа да кости.
— Один хрен, — сказал Бобби.
— Это точно.
Капрал Мелвин скатился вниз по лестнице и начал рукой приглаживать волосы. Вид у него был как у заспавшегося пассажира.
— Класс, класс, класс! — слова вылетали из него без единой паузы. — Просто высший класс!
— Ты это мне, что ли, говоришь? — спросил Бобби Лембек. — Побольше некоторых разбираюсь!
— Полюбуйтесь-ка на него, — с гордостью сказал Мэвоул. — Только что из пеленок, а уже ведет себя, как настоящий знаток.
— Так, парни. — Мелвин вдруг вспомнил, что он тут главный. — Через полчаса мы выдвигаемся на север. Пошли.
Бобби Лембек поцеловал Мари-Луизе руку.
— Мансей! — сказал он.
Это было единственное известное ему корейское слово. Бобби вложил в него надежду галантного кавалера на новую встречу, поскольку оно означало: «Да живет наша страна десять тысяч лет».
* * *
Сержант Шоу обладал способностью выдавливать из себя самые натуральные слезы, когда излагал историю своей жизни и доходил до особо волнительных моментов. Капитан Марко всячески поощрял его рассказы, поскольку они помогали скоротать долгие часы в карауле. В такие минуты пылающее яростью лицо сержанта сияло, словно вырванное из груди и брошенное на залитые лунным светом камни сердце. Да, капитан любил его слушать, потому что в каком-то смысле это было все равно что слушать стенания Ореста, возмущающегося Клитемнестрой.[7]
Капитан Марко трепетно относился к поэзии, литературе, просто познавательной информации в любом виде, как имеющей, так и не имеющей отношения к войне. Он любил читать. По его мнению, во многих армейских гарнизонах в свободное время делать было совершенно нечего, кроме как пить, играть в бридж и читать. Марко любил пиво, но не признавал крепких спиртных напитков. Он плохо соображал в карточных играх и почему-то почти всегда проигрывал старшим по званию. С сослуживцами ему уже давно было не о чем говорить, кроме как о войне, поэтому он повсюду таскал за собой ящики с книгами на самые разные темы; не единожды они проделывали с ним путь из Сан-Франциско к очередному месту назначения.
