— Не знаю, мистер Эббот… правда не знаю. Я поняла, что дядя мертв, а потом вообще ни о чем не думала. Я просто подняла револьвер и положила на стол.
— Это был револьвер мистера Филда?
— Не знаю. Я не подозревала, что у него есть револьвер.
— Вы его никогда не видели?
— Нет, никогда.
— Понятно. Не был ли ваш дядюшка левшой?
Джорджина удивленно посмотрела на него:
— Не знаю. Я хочу сказать, что не знаю, можно ли его звать левшой или нет. Он обычно делал все правой рукой, но мне кажется, что в крикет он, как правило, играл левой.
Фрэнк слегка повернулся в кресле и посмотрел на камин:
— Похоже, мистер Филд жег там какие-то бумаги. Вы не знаете, что это было?
Ее лицо слегка порозовело, когда она произнесла:
— Это были… личные бумаги.
— Что-то из его коллекции отпечатков пальцев?
Джорджина возразила с искренним удивлением:
— Нет, нет, ничего подобного!
— Мисс Грей, когда вы заходили сюда поговорить с дядей, лежал ли на столе этот альбом?
— Нет, его не было.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверена. Альбом очень большой… я не могла не заметить его.
— Но альбом лежал здесь, на столе, когда вы обнаружили тело мистера Филда и подняли револьвер?
— Кажется, лежал.
— Вы не уверены?
Она на секунду закрыла глаза:
— Да, он был здесь. Я не думала о нем в то время, но видела его.
— Он был открыт или закрыт?
— Открыт.
— А мистер Филд не вырывал страницу и не сжигал ее, когда вы находились у него в кабинете?
Она посмотрела ему в глаза и спросила:
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Потому что страница была вырвана, а бумага сожжена на этой каминной решетке.
Фрэнк открыл альбом на той странице, где была закладка, и поднял конверт, чтобы показать ей неровные края вырванной страницы.
— Видите?
— Да.
— Когда это было сделано и почему?
— Мне ничего не известно о вырванной странице… при мне ничего подобного не происходило. Но мой дядя сжег кое-что.
— Боюсь, мне придется спросить вас, что именно он сжег.
Она молчала в нерешительности.
— Мистер Эббот…
— Вы не обязаны отвечать, но если вам нечего скрывать, советую ответить на мой вопрос.
Фрэнк увидел, что она вздрогнула, а затем будто оцепенела.
— Нет, скрывать мне, конечно, нечего. Это просто… это были бумаги скорее личного характера.
В его глазах мелькнула насмешливая искра, когда он сказал:
— Когда речь идет об убийстве, не может быть никаких личных дел.
Он не думал, что она может стать еще бледнее, но внезапно она побелела.
— Убийство?
— А вы приняли это за самоубийство?
Она заговорила медленно, тщательно взвешивая каждое слово:
