Ее перевозили из одной процедурной в другую. В большинстве случаев Элизабет не могла с уверенностью сказать, что с ней делают. Странные инструменты и приборы. Непонятные замечания. Врачи, кивающие друг другу над результатами, ничего ей не говорившими. Сама их речь смущала Элизабет: незнакомый, неразборчивый диалект, крайне трудный для восприятия. Впрочем, в какой-то момент она испытала облегчение: один из специалистов попросил ее высунуть язык и, осмотрев, протянул многозначительное «ах-ха». Да и шпатель, как ни удивительно, был деревянный.
Раболепия, столь обычного прежде, Элизабет в окружающих не замечала. Доброжелательные, умелые, веселые. Но не подобострастные. Вновь увидев Генри, она поделилась с ним наблюдениями. Он встретил ее в нешумной гостиной, где остальные пациенты были заняты чтением или переговаривались с посетителями. Персонал настаивал, чтобы Элизабет оставалась в кресле-каталке, несмотря на то что на вчерашнем сеансе физиотерапии ходила она весьма сносно.
— Все, что я уяснил для себя во время нашего странного путешествия, Элизабет, так это то, что время меняет все. Ты больше не оплот религии. По сути, в настоящее время ты нечто вроде экспоната в кунсткамере. Уверен, кто-нибудь из гильдии историков обязательно захочет с тобой пообщаться. Это же уникальная возможность взять интервью у самой Элизабет Одри.
Что-то в его словах настораживало.
— Что с моими вложениями? Что с корпорацией?
Генри положил ладонь на ее руку: — Боюсь, все это в прошлом. В очень далеком прошлом.
Из глаз ее хлынули непрошеные, безудержные слезы. Элизабет считала себя сильной личностью, поэтому в конце концов утерла лицо и перестала дрожать.
— Значит, надо приниматься за работу и все вернуть. Сколько нам осталось до завершения проекта?
Гении улыбнулся. Ей всегда нравились эти глаза, но теперь печать времени придавала им особое очарование.
— Лучше, если ты взглянешь сама.
Когда он поднялся, медбрат, ожидавший неподалеку, подскочил, чтобы помочь.
— Все в порядке, я позабочусь о ней.
— Благодарю, сэр. Если понадоблюсь, я рядом.
Элизабет переводила взгляд с медбрата на Генри и обратно. Она безошибочно определяла властные нотки.
— Сколько тебе лет, Генри? Как давно ты вышел из гибернации?
Он повернул ее кресло и покатил Элизабет к выходу.
— Двадцать два года назад. Мне сейчас шестьдесят два.
За дверью открылось обширное пространство. Многочисленные уровни и балконные галереи уходили ввысь, к потолку, на несколько сотен футов. Мимо спешили по своим делам прохожие.
