У Селвина есть домашний священник и паразит, некто доктор Уорнер фигуры ярче не найти ни у Плавта, ни у Бена Джонсона, ни у Хогарта. В многочисленных письмах он рисует нам штрих за штрихом свой собственный портрет, и теперь, когда оригинала больше нет на свете, присмотреться к этому портрету отнюдь небезынтересно; низкие удовольствия и грубые забавы, которым он предавался, все окончены; вместо нарумяненных лиц, в которые он подобострастно заглядывал, остались лишь голые кости; и важные господа, чьи стопы он лобызал, все давно в гробу. Этот почтенный клирик считает нужным уведомить нас, что в бога, им проповедуемого, не верит нисколько, но что он, слава тебе Господи, все же не отпетый негодяй, как какой-нибудь судейский крючок. Он выполняет поручения мистера Селвина, поручения любого характера, и, по его собственным словам, гордится этой должностью. Еще он прислуживает герцогу Куинсберри и обменивается с этим вельможей забавными историйками. Вернувшись домой, как он выражается, «после трудного дня панихид и крестин», он сначала пишет письмо своему патрону, а потом садится за вист и за ужин из дичи. Он упивается воспоминаниями о бычьем языке и бургундском вине, этот бойкий, жизнерадостный приживал, который лижет сапоги хозяина со смехом и смаком, — господская вакса ему так же по вкусу, как лучший кларет из погребов герцога Куинсберри. Сальными тубами он то и дело цитирует Рабле и Горация. Он невыразимо подл и необыкновенно весел; и втайне еще чувствителен и мягкосердечен — эдакий добродушный раб, а не озлобленный блюдолиз. Джесс пишет, что он «пользуется любовью у прихожан часовни в Лонг-Акре благодаря приятному, мужественному и красочному слогу своих проповедей». Быть может, вероломство заразно, быть может, порок носился тогда в воздухе? Молодого короля, человека высокой нравственности и бесспорного благочестия, окружало самое развратное придворное общество, какое знала эта страна. Дурные нравы Георга II принесли свои плоды в первые годы царствования Георга III, подобно тому как позднее его собственный добрый пример, — умеренность во всем, непритязательность и простота и богобоязненный образ жизни, — хочется верить мне, немало способствовали исправлению нравов и очищению всей нации.
Следующим после Уорнера интересным корреспондентом Селвина был граф Карлейль, дед любезного аристократа, ныне занимающего пост вице-короля Ирландии. Дед тоже был ирландским вице-королем, до этого — казначеем королевского дома, а в 1778 году — главным комиссаром по взысканию, обсуждению и принятию мер, долженствовавших смирить беспорядки в колониях, плантациях и владениях Его Величества в Северной Америке. Вы можете ознакомиться с манифестами его сиятельства, полистав «Нью-йоркскую королевскую газету». Потом, так и не усмирив колоний, он возвратился в Англию, и очень скоро после этого «Нью-йоркская королевская газета» почему-то прекратила существование.
