. Делают из них нелюдей, которые должны убивать других нелюдей. Слышал, будто поговаривают, что самое время, чтобы кто-нибудь начал охотиться на самих ведьмаков. Потому как чудовищ становится всё меньше, а ведьмаков всё больше. Съешь куропатку, пока совсем не остыла.
Нивеллен взял с блюда куропатку, вложил её целиком в пасть и с хрустом съел как сухарик, треща раздрабливаемыми в зубах костями.
— Почему молчишь? — спросил он неуверенно, облизываясь[31]. — Что из того, что о вас говорят, правда?
— Почти ничего.
— А что враньё?
— То, что чудовищ намного меньше[32].
— Факт. Их немало, — ощерил клыки Нивеллен. — Одно из них как раз сидит перед тобой и размышляет, хорошо ли сделало, пригласив тебя. Сразу мне не понравился твой цеховой знак, гость.
— Ты никакое не чудовище, Нивеллен, — сухо сказал ведьмак.
— А, зараза. Это что-то новое. Тогда, по-твоему, кто я? Кисель из клюквы? Косяк диких гусей, улетающих на юг грустным ноябрьским утром? Нет? Тогда, может, невинность, утраченная у родника грудастой дочкой мельника? Ну, Геральт, скажи мне, кто я? Ты же видишь, что меня аж трясёт от любопытства!
— Ты не чудовище. Иначе ты не смог бы дотронуться до этого серебряного подноса. И уж никогда бы не взял в руки мой медальон.
— Ха! — рыкнул Нивеллен так, что пламя свечей на мгновение приняло горизонтальное положение. — Сегодня явно день раскрытия великих, страшных тайн! Сейчас я узнаю, что эти уши выросли у меня потому, что я ребёнком не любил овсянки на молоке!
— Нет, Нивеллен, — спокойно сказал Геральт. — Это появилось из-за колдовских чар. Я уверен, что ты знаешь, кто тебя заколдовал.
— А если и знаю, то что?
— Чары можно снять. В большинстве случаев.
— Ты, как ведьмак, конечно, умеешь снимать чары? В большинстве случаев.
— Умею. Хочешь, чтобы попробовал?
— Нет. Не хочу.
Чудовище раскрыло пасть и вывесило алый язык, длиной в две пяди.
— Не ожидал, а?
— Не ожидал, — признался Геральт.
Чудовище захохотало, развалилось в кресле.
— Я знал, что ты удивишься. Налей себе ещё, сядь удобнее. Расскажу тебе всю историю. Ведьмак или не ведьмак, сразу видно, что хороший человек[33], а у меня охота поболтать. Налей себе.
— Нечего уже.
— А, зараза, — чудовище хрюкнуло, после чего снова грохнуло лапой об стол[34]. Рядом с двумя пустыми графинами появилась, неведомо откуда, приличных размеров бутыль в ивовой корзинке. Нивеллен содрал зубами восковую печать.
— Как ты наверняка заметил, — начал он, наливая, — округа здесь довольно безлюдная. До самых близких селений изрядное расстояние. Потому как, видишь ли, мой папуля, да и дедушка, в своё время не давали излишних поводов для любви ни соседям, ни купцам, которые проезжали трактом. Каждый, кто сюда попадал, терял в лучшем случае своё добро, если папуля замечал его с башни. А пара самых близких поселений сгорела, потому как папуля узнал, что дань платится нерадиво. Мало кто любил моего папашу. За исключением меня, понятно. Страшно я плакал, когда однажды привезли на телеге то, что осталось от моего папани после удара двуручным мечом. Дедушка в ту пору уже не занимался разбоем — с того дня, как он получил по черепу железным моргенштерном, он заикался ужасно, пускал слюни и редко когда успевал вовремя в уборную. Всё шло к тому, что я, как наследник, должен был возглавить дружину.
