Он ударил уверенно, как сотни раз до этого, серединой клинка и тут же, продолжая ритм движения, сделал четвёртый шаг и полуоборот. Клинок, в конце полуоборота уже свободный, двигался за ним, блестя, увлекая за собой веер красных капелек. Чёрные как смоль волосы заколыхались, развеваясь, поплыли по воздуху, поплыли, поплыли, поплыли…
Голова упала на гравий.
Чудовищ становится всё меньше?
А я? Кто я такой?
Кто кричит? Птицы?
Женщина в полушубке и голубой юбке[81]?
Роза из Назаира?
Как тихо!
Как пусто. Какая пустота.
Во мне.
Нивеллен, свернувшись в клубок, сотрясаемый спазмами и дрожью, лежал под стеной особняка, в крапиве, обхватив голову руками.
— Встань, — приказал[82] ведьмак.
Молодой, красивый, могучего телосложения мужчина с бледным лицом, лежащий под стеной, поднял голову, оглянулся вокруг себя. Взгляд его был безумным. Он протёр глаза пальцами. Посмотрел на свои руки. Ощупал лицо. Негромко охнул, засунул палец в рот, долго водил им по дёснам. Снова схватился за лицо и снова охнул, коснувшись четырёх кровавых, вспухших полос на щеке. Зарыдал[83], потом засмеялся.
— Геральт! Как это? Как это всё… Геральт!
— Встань Нивеллен. Встань и иди. У меня во вьюках есть лекарства, они нужны нам обоим.
— У меня уже нет… Нет? Геральт? Как это?
Ведьмак помог ему встать, стараясь не глядеть на маленькие, такие белые, что казались прозрачными, руки, сжимавшие жердь, воткнутую меж невысоких грудей, облепленных мокрой багряной тканью. Нивеллен вновь охнул.
— Вереена…
— Не смотри. Пойдём.
Они пошли через двор, мимо куста голубых роз, поддерживая друг друга. Нивеллен беспрестанно ощупывал своё лицо свободной рукой.
— Быть этого не может, Геральт. После стольких лет? Как это возможно?
— В каждой сказке есть зерно правды, — сказал тихо ведьмак. — Любовь и кровь. И та и другая обладают огромной силой. Маги и их ученики[84] ломают себе над этим головы с давних пор, но не придумали ничего лучше чем то, что…
— Чем что, Геральт?
— Любовь должна быть настоящей.
