дрожала, волосы его стояли дыбом и
каждую минуту, казалось, готовы были поднять его
шляпу на воздух. В углу, прижавшись к статуе,
изображающей безрукого, безносого, с большим
угловатым отверстием на груди Аполлона, стояла жена
горячего Франческо Бутронца, немочка Каролина, и с
ужасом смотрела на лампу. Она была бледна и дрожала
всем телом.
- Варвары! - гремел Бутронца. - Вы не любите, а
душите искусство, чтобы чёрт вас взял! И я мог
жениться на тебе, немецкая холодная кровь?! И я мог,
глупец, свободного, как ветер, человека, орла, серну,
одним словом, артиста, привязать к этому куску льда,
сотканному из предрассудков и мелочей... Diablo!!!
Ты - лед! Ты - деревянная, каменная говядина! Ты...
ты дура! Плачь, несчастная, переваренная немецкая
колбаса! Муж твой - артист, а не торгаш! Плачь,
пивная бутылка! Это вы, Зинзага? Не уходите!
Подождите! Я рад, что вы пришли... Посмотрите на эту
женщину!
И Бутронца левой ногой указал на Каролину.
Каролина заплакала.
- Полноте! - начал Зинзага. - Что вы ссоритесь,
дон Бутронца? Что сделала вам донна Бутронца? Зачем
вы доводите ее до слез? Вспомните вашу великую
родину, дон Бутронца, вашу родину, страну, в которой
поклонение красоте тесно связано с поклонением
женщине! Вспомните!
- Я возмущен! - закричал Бутронца. - Вы войдите
в мое положение! Я, как вам известно, принялся по
предложению графа Барабанта-Алимонда за
грандиозную картину... Граф просил меня изобразить
ветхозаветную Сусанну... Я прошу ее, вот эту толстую
немку, раздеться и стать мне на натуру, прошу с самого
утра, ползаю на коленях, выхожу из себя, а она не хочет!
Вы войдите в мое положение! Могу ли я писать без
натуры?
- Я не могу! - зарыдала Каролина. - Ведь это
неприлично!
- Видите? Видите? Это - оправдание, чёрт возьми?
- Я не могу! Честное слово, не могу! Велит мне
раздеться да еще стать у окошка...
{01057}
- Мне так нужно! Я хочу изобразить Сусанну при
лунном свете! Лунный свет падает ей на грудь... Свет от
факелов сбежавшихся фарисеев бьет ей в спину... Игра
цветов! Я не могу иначе!
- Ради искусства, донна, - сказал Зинзага, - вы
должны забыть не только стыдливость, но и все...
чувства!..
- Не могу же я пересилить себя, дон Зинзага! Не
могу же я стать у окна напоказ!
- Напоказ... Право, можно подумать, донна
Бутронца, что вы боитесь глаз толпы, которая, так
сказать, если смотреть на нее... Точка зрения искусства
и разума, донна... такова, что...
И Зинзага сказал что-то такое, чего умному человеку
нельзя ни в сказке сказать, ни пером написать, - что-то
весьма приличное, но крайне непонятное.
Каролина замахала руками и забегала по комнате,
как бы боясь, чтобы ее насильно не раздели.
- Я мою его кисти, палитры и тряпки, я пачкаю свои
платья о его картины, я хожу на уроки, чтобы
прокормить его, я шью для него костюмы, я выношу
запах конопляного масла, стою по целым дням на
натуре, всё делаю, но... голой? голой? - не могу!!!
- Я разведусь с тобой, рыжеволосая гарпигия! -
крикнул Бутронца.
- Куда же мне деваться? - ахнула Каролина. - Дай
мне денег, чтобы я могла доехать до Берлина, откуда ты
увез меня, тогда и разводись!
- Хорошо! Кончу Сусанну и отправлю тебя в твою
Пруссию, страну тараканов, испорченных колбас и
трихины! - крикнул Бутронца, незаметно для самого
себя толкая локтем в грудь Зинзагу. - Ты не можешь
быть моей женой, если не можешь жертвовать собою
для искусства! Ввввв... Ррр... Диабло!
Каролина зарыдала, ухватилась за голову и
опустилась на стул.
- Что ты делаешь? - заорал Бутронца. - Ты села
на мою палитру!!
Каролина поднялась. Под ней действительно была
палитра со свежеразведенными красками... О, боги!
Зачем я не художник? Будь я художником, я дал бы
Португалии великую картину! Зинзага махнул рукой и
выскочил из 148 номера, радуясь, что он не художник,
Книги, похожие на Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения. Т. 01-03
