– О?
– О? – передразнила она. – Так реагируют священники на исповеди: «Прости меня, отче, я согрешил». – «О?» – «Да, отче, я вступил в связь с девственницей». – «О?» – это ни о чем не говорит.
– А о чем это должно говорить?
– Ты еврей?
– Мой отец был евреем. Он умер, когда мне было шесть лет. А моя мать была ирландкой, католичкой. Вскоре после его смерти мы покинули Ирландию и поехали к родственникам в Штаты. Через несколько лет мать там вышла замуж за американца. Я рос католиком.
– А какой же ты теперь веры?
– И той и другой. А может, никакой!
– Это как в «кошки-мышки» или «палач и жертва». Уф! Мне бы этого не хотелось.
Рана на колене невыносимо ныла.
– Так кто ты? – с раздражением спросил он.
– Я? – Она рассмеялась. – Если ты сам ответишь на этот вопрос, я готова любить тебя вечно. Мне бы самой хотелось это знать. – Она смотрела на пробегающие мимо убогие окрестности Афин. – Может, я только учусь познавать.
– Мы все время учимся познавать, но так ничего до конца и не познаем.
* * *
Возле кафе перед отелем «Британия» в неподвижном, наполненном смогом воздухе пахло кофе, узо и булочками Она бросила свой чемодан рядом со стулом.
– Здесь у них подают яичницу с беконом.
Положив свою больную ногу на стул, он пил узо, заказывая одну рюмку за другой. Она же наслаждалась яичницей, булочками, лепешками с лимоном, джемом, беконом оливками, испанским омлетом и еще лепешками с беконом запивая все каппучино из наполненных доверху чашек, которые оставляли на сером мраморном столе коричневые переплетенные круги.
Он пожевал кусочки льда и, поморщившись от боли, устроил поудобнее свою больную ногу.
– Я видел, как целая деревня неделю питалась меньшим, чем все это.
Она облизала вилку.
– Мне должно быть стыдно.
Он пожал плечами.
– Я сравниваю, а не осуждаю.
– Как сказал кто-то, если тебе нравится, то это хорошо, – улыбнулась она.
– Такая теория до добра не доведет.
– Так же, как и наоборот.
С улицы доносился шум машин и стук каблуков по тротуару. Он протер скатертью очки. «С каким бы удовольствием я прибил их одного за другим. Когда же я перешел черту между добром и злом? И что это за граница? Существуют ли вообще добро и зло?» Официант принес еще одну рюмку узо, и он выпил ее, не дожидаясь, пока тот отойдет.
– Принеси-ка лучше бутылку, – сказал он.
Она отодвинула свою тарелку.
– У тебя действительно болит нога?
Он приподнял бровь.
– Все меньше и меньше.
– Ну и что ты теперь собираешься делать? – Она вскинула голову.
