Бобби словно бы растерялся – наверное, пытался разгадать, что она имеет в виду.
«Вот что, – мысленно сказала себе Кейт, – ты не такая, как другие девушки, которых он встречал в своей позолоченной жизни. Может быть, нужно ему немного помочь».
Она обвила свободной рукой его шею, притянула его к себе и почувствовала прикосновение его губ к своим. Кончик ее горячего и пытливого языка пробежался по его ровным зубам. Его губы с готовностью ответили на поцелуй.
Сначала он был нежен, и в этой нежности была даже, пожалуй, любовь. Но страсть все сильнее овладевала им, и она почувствовала, как меняется его поведение. Она отвечала на его безмолвные приказы и осознавала, что позволяет ему вести игру, но даже тогда, когда он с опытной легкостью привел ее к оргазму, Кейт чувствовала, что рассеяна, потеряна в загадках его странного израненного сознания, занятого только физическим актом, а не ею.
«Он знает, как заниматься любовью, – думала она. – Может быть, он умеет это делать лучше кого бы то ни было из тех, кого я знаю. Но он не знает, как любить. Какое же это было клише. Но это было правдиво. И ужасно печально».
И в то мгновение, когда его тело прижалось к ней, опустилось на нее всей тяжестью, ее пальцы зарылись в волосы у него на затылке и нащупали что-то круглое и жесткое размером с пятицентовую монетку, металлическое и холодное.
Это был мозговой штифт.
В тишине «Червятника» весенним утром Давид сидел, озаренный светом софт-скрина.
Он смотрел на макушку собственной головы с высоты в два-три метра. Зрелище было не самое приятное: он располнел, а на макушке наметилась проплешинка, которую он раньше не замечал, – маленький розовый кружочек посреди нечесаной шевелюры.
Давид поднял руку, чтобы пощупать проплешину.
Изображение на софт-скрине тоже подняло руку – будто марионетка, повторяющая его действия. Давид по-детски махнул рукой и посмотрел вверх. Но конечно, смотреть было не на что. Никаких признаков хотя бы крошечной ряби на поверхности пространства-времени, передававшего это изображение.
Он постучал пальцем по софт-скрину, и изображение повернулось лицом вперед. Еще одно неуверенное прикосновение – и изображение задвигалось вперед, по темным залам «Червятника»: сначала – рывками, потом – более плавно. Громадные машины, пугающие своими размерами, проплывали мимо, будто пухлые облака.
«Когда-нибудь, – думал Давид, – появится коммерческая модель этой червокамеры, снабженная более удобным управлением – возможно, пультом с рычажками и кнопками, позволяющими изменять ракурс и фокусное расстояние».
