Здесь мне хотелось бы сделать оговорку. Почин известных деятелей искусств дарить нашим воинам самолеты или танки во время войны был распространен широко. Лично я не уверен, что у них хватало средств полностью оплатить столь дорогостоящий подарок. Думаю, эти люди действительно отдавали большинство заработанных денег армии, но, повторяю, на них вряд ли можно было приобрести хотя бы танк. Для властей было важно, чтобы новый патриотический почин подхватили, поэтому его широко освещали в газетах. Иногда там публиковалась фотография дарителя рядом с крылатой машиной или танком. Был такой снимок и у Мессинга. Кстати, личную телеграмму от Сталина с благодарностью за сделанный подарок он получил и сберег как своеобразную охранную грамоту. Нечто подобное произошло и с академиком Евгением Самуиловичем Варгой, чьим именем потом была названа улица в Москве. Поздним зимним вечером 1948 года Сталин позвонил домой академику и поздравил с днем рождения, за несколько дней до того, как его, венгерского еврея, нашедшего спасение от Гитлера в СССР, собирались с треском выгнать из Академии как космополита. Сталину нравилось, что экономист Варга ежегодно, а бывало и чаще, предсказывает и обосновывает в газете «Правда» неминуемые кризисы капиталистической системы. Вместо разноса ученому устроили празднование юбилея.
Бывшие иностранцы находились в стране под пристальным оком госбезопасности. Уже значительно позднее, в годы так называемого застоя, это, видимо, почувствовал великий художник Марк Шагал, официально приглашенный в СССР Министерством культуры, которое возглавляла Екатерина Фурцева. Он признался поэту и другу Андрею Вознесенскому, что страшится выйти из гостиницы на улицу, где его немедленно арестует КГБ.
– Почему? – удивился Вознесенский. – Ведь вы гость нашей страны!
Шагал вздохнул:
– Когда я еще был гражданином вашей страны и едва не стал заместителем Луначарского по художественной части, советские воины штыками прокалывали мои панно, выставленные в Витебске к юбилею революции.
– Малограмотные люди, не понимавшие вашего искусства, – пытался успокоить Шагала Вознесенский.
– Но получившие в руки оружие, из которого можно стрелять, – заметил Шагал. Позднее, осмелевший художник переехал в Ленинград и зашел в памятное ему здание института художеств, где в это время работала Комиссия по приему и оценке картин местных живописцев. Кто-то сообщил, что в зале присутствует иностранный художник. Его тут же попросили выйти.
