Больницы, где учат студентов, тоже были не так уж плохи. Что больные часто лежали в коридорах, так и теперь их встретишь там же.
Вот с общежитиями было очень плохо - двухэтажный барак на улице Карла Маркса переполнен. Новое здание не достроено. Поэтому нас временно поместили в в большую комнату в помещении, примыкавшем к анатомичке. Ходили через коридор, где в пол врезаны огромные бетонные ванны, очень глубокие, в них плавали трупы. Тот самый служитель-препаратор - будто нарочно вытаскивал и перекладывал свое хозяйство. Лежали груды рук и ног. Запах формалина разъедал глаза.
В этом общежитии я встретил Бориса Коточигова, с которым дружили потом тридцать лет - до самой его смерти. Он был мой ровесник, и жизненный опыт похожий - девятилетка с педагогическим уклоном, учительство в начальной школе. Даже мать у него сельская акушерка. Борис тоже был " читаль", пожалуй, глубже образован и вообще был умнее меня, хотя ученая карьера его в последующем остановилась на доценте. Мы сошлись сразу, еще экзамены шли, а мы уже ходили вечером по набережной Двины и вели разговоры о литературе и о политике. Он мне многое рассказал. "Сродство душ", как раньше говорили.
Странную вещь поведал о себе. Он - таки побывал тем " шкапным". Его завербовали на идейной почве: был большим комсомольским активистом и очень убежден в коммунизме. Вот его и попросили помогать.
- Это ваш гражданский долг!
Нет, никаких врагов народа Борис не нашел, долг не исполнил, но очень скоро люто возненавидел НКВД и понял, что попал в сети. Он был резкий человек - Борис. Поссорился с хозяевами, не испугался угроз, дал расписку о молчании и уехал в Архангельск. Но опасается, что припомнят. Меня предупредил:
- Если что случится со мной - знай - "достали". Но ты не беспокойся.
Потом его доставали несколько раз: студентом из комсомола исключали, с партией ссорился на войне. Но не посадили. Был истинный борец за справедливость и идеи социализма.
Я не беспокоился, что продаст. Очень любил его и уважал. Царство ему небесное. Это - к слову.
Экзамены мы с Борисом выдержали, были зачислены в группу, его назначили старостой, меня выбрали профоргом.
Первые лекции не вызвали волнения - одну скуку. Помню, так хотелось спать, что соседа просил: "Толкни". Месяца два привыкал. Занятия казались легкими. Угнетала только зубрежка. Но ничего, освоил технологию.
Месяц прожили в той комнате, позади анатомки, потом открылось новое общежитие, и мы с Борисом попали в комнату на шесть человек - кровать к кровати. (Кровать с сеткой - первая в моей жизни, раньше на досках спал.) Компания в комнате попалась плохая. Вечер спят, ночь зубрят в голос, не уснуть. Уши затыкал хлебным мякишем. Все вернулось "к истокам", к общежитию на "прорыве". Только народ хуже.
