— Ну что же вы? — иронично выгнул бровь граф. — Смелее! Вы вызвали меня — так давайте дерзайте!
Тут уж Илья разозлился по полной, на весь белый свет. Лицо его налилось кровью, изо рта донесся нечленораздельный рык, и, беспорядочно размахивая мечом, Илья набросился на графа.
Голубоватый клинок скьявоны со свистом рассекал воздух, и всякий раз, когда казалось — все, вот сейчас он врубится в бессмертную плоть Торлецкого, тот умудрялся каким-то неуловимым плавным движением улизнуть от заслуженной, по мнению Ильи и кота Баюна, кары. При этом граф все так же иронично улыбался, а его меч по-прежнему смотрел своим острием в пол.
Через минуту стало ясно — вертикальными рубящими махами успеха Илья не добьется. Тогда он поднял скьявону к плечу, навроде самурайской катаны, и начал наносить косые секущие удары с потягом, одновременно надвигаясь на Торлецкого.
Графу пришлось отступать, а чтобы избежать особо резкого выпада Ильи, он даже поднял свой меч, чуть отклонив метящий ему в шею клинок.
Однако и теперь назвать этот фарс настоящим поединком было нельзя. Хитроумный и весьма искусный в фехтовании граф даже не защищался, попросту давая своему противнику возможность разрядиться. Между тем злость у Ильи начала проходить, а ее место заняла какая-то тяжелая горечь. Схожее чувство он испытал на войне, когда его взвод ночью напоролся на засаду «духов». «Ночников» у десантников, отправленных в усиление, не было, а у засевших среди скал моджахедов оказались прекрасные шведские «тьюрнусы», позволявшие без проблем найти в любой черной комнате какую угодно черную кошку.
Когда погиб пятый десантник, лейт Витя скомандовал общее отступление и вызвал на моджахедские скалы штурмовики. Илья отползал по острым камням, волоча на себе раненого Сашку Савенко, и задушенно матерился от бессилия.
Нечто подобное он чувствовал и теперь. Вся затея с дуэлью обернулась совершеннейшей глупостью, мальчишеством, тупым хулиганским поступком в стиле: «Я — герой, в милиционера плюнул!»
Вдобавок, умолк кот Баюн. Илья неожиданно понял, что уже начинает привыкать к болтовне этого странного создания. Баюн словно бы выступал в роли его второго «я», воплотив в себе все не самые лучшие качества характера Ильи Привалова. Не лучшие — а все же свои, родные…
Видимо, граф почувствовал изменения в настроении своего визави. Вскинув меч, он в несколько звонких и жестких ударов остановил наступление Ильи и принялся наступать сам, плотно сжав губы и прищурив свои зеленые глаза.
