— Погоди, а вот это… ну, когда вы облик меняете, — это тоже необходимо? — перебил Илья друга.
Зава снова вздохнул, досадливо скривился:
— Ах это… Марвельные энергии изменяют людей, ты же графа видел, но не настолько, чтобы превращать их в монстров. А это все — уши там, рожки, языки, глаза, чешуя, гребни, шипы — это все дань моде и традиции. Я себе вообще зря все это сделал, поддался поветрию. И вот теперь, когда нервничаю, — оно и проявляется… Сбил ты меня, Илюха! Я про другое, про важное хотел сказать…
Он отложил вилку и посмотрел другу в глаза:
— Словом, вы все, вовлеченные в историю с Удбурдом и Ларцом Желаний… Вы должны все забыть. Ну, не сразу, за месяцок примерно. И не все, точнее, не совсем все…
— То есть как?! — задохнулся Илья. В голове у него будто вспыхнул огненный шар, перед глазами все поплыло. Самым обидным в этой ситуации было то, что услышать нечто подобное он ожидал, поскольку давно понял: Пастырям глубоко плевать на людей, они для этих рафинированных магов и радетелей за абстрактное счастье для всего человечества — всего лишь скот, безгласные овцы, которые должны идти туда, куда укажет пастух…
— Илья, Илюша! Спокойно! — Зава поднял руки в примирительном жесте. — Не все так ужасно! Вы будете помнить друг друга, меня, конечно же, из памяти сотрутся лишь некоторые трагические обстоятельства — все эти события, связанные с оживлением мертвых, Удбурдом и Ларцом Желаний. Это, разумеется, не коснется графа Торлецкого, он, как ни крути, Пастырь, и с ним будут работать специалисты из поисковой комиссии…
— Ты… Ты… Да как ты мог вообще? — каким-то тонким, обиженным, детским голосом выкрикнул Илья. Зава, виновато улыбаясь, приложил палец к губам, мол, ну что ты расшумелся, вон люди уже оборачиваются, смотрят.
— И про Хтонос? И про все, что сегодня было, я тоже забуду? — немного успокоившись, спросил Илья.
— Увы… — Вадим развел руками, — пойми, Илюша! Таковы правила, и не я их устанавливал! Я всего лишь клерк, скромный солдат в армии, бьющейся за вас… за нас, за людей.
— Спа-асибо, радетель! Спасибо, что живущими и смертными не назвал! — Илья вскочил и склонился в шутовском поклоне. Когда он выпрямился, в глазах его полыхал суровый огонь ненависти.
— Пошли твои Пастыри и ты сам к гребаной матери! — отчеканил Илья. — В жопу себе засунь свои угребищные идеалы и всю ту муйню, которую ты тут мне задвигал! Все, адьес! Привет Великому Кругу, мать его перегреб…
С грохотом отодвинув стул, Илья швырнул на стол смятую пятисотрублевку и бросился к выходу. Вскоре жалобно тенькнувший колокольчик на двери известил Заву, что его друг покинул ресторан.
