Левитин, не отрицая общепринятых законов театра, искал новый чувственный узел – актера и пространства. Как передать актерам свое ощущение пространства? Надо не поместить их в это пространство, а пространство спроецировать в них. Они его в себе носят. Сценическое пространство чутко к присутствию в нем людей. И поэтому каждое движение персонажа носит характер пространственно-психологического пространства.
«Запомни, – говорил себе Левитин, – поворот головы – это уже событие, шаг – кульминация». Самое дорогое из воспоминаний Левитина – когда он нерешительно протянул руку сцене, и она ответила ему мощным долгим рукопожатием.
Не случайно Михаил Левитин в одном из первых своих спектаклей обратился к творчеству многим непонятого и даже осуждаемого писателя Даниила Хармса (настоящее имя Даниил Петрович Ювачев). И псевдоним он взял себе странный – Даниил Хармс. Имя было подлинное, а вместе с необычайной фамилией походило на цирковой фокус.
«Меня интересует жизнь только в своем нелепом проявлении», – писал он. Его занимала абсурдность существования, действий, поступков отдельного человека или группы людей, помноженная на абсурд самой жизни, действительности, бытия. Он был писателем-новатором, и в этом была трагедия его жизни: «Нет уважения ко мне писателей. Нет между ними подлинных искателей».
Его арестовывали трижды, и погиб он в тюрьме в возрасте 35 лет. Говорят, что он умер от голода. В Ленинграде при блокадной нехватке продуктов просто закрыли на ключ тюрьму и сделали вид, что забыли об ее обитателях. Он жил по общим меркам нелегко, а погиб страшно и дико, даже по самым грубым и нечеловеческим меркам.
Но именно Даниил Хармс еще в 1935 году в одном из своих кратких эссе предвосхитил появление актрисы Любви Полищук, не дословно ее, не портретно, с ее красотой и обаянием, а с ее характером.
«Одна особа, ломая в горести руки, говорила: «Мне нужен интерес к жизни, а вовсе не деньги. Я ищу увлечения, а не благополучия. Мне нужен муж не богач, а талант, режиссер, Мейерхольд!»
Люба никогда вслух не говорила о подобном, о нежелании иметь богатого мужа, но о способном и талантливом думала. И о хорошем режиссере мечтала. При этом необязательно о муже-режиссере. Тем более Мейерхольде. Даже упоминать его имя тогда уже было небезопасно. Он поставил спектакль «Земля дыбом» и посвятил его на афише первому командарму Льву Троцкому. «Уже тогда было ясно, что Мейерхольд обречен, что дни его сочтены», – рассказывал мне его ученик.
