Женщина в кресле выгнула шею, презрительно поблескивая на нас глазами сквозь какую-то мазь, которой было густо покрыто ее лицо. Я повернулся спиной, не желая более видеть Раушнига. Мне было даже противно слышать его. Чем больше он негодовал, тем больше дрожал его голос.
- Вы ошиблись, уверяю вас! - И так далее. - Это чревато опасностью для нежных лицевых мышц баронессы, если мне придется прервать процедуру! - И тому подобное.
Но я заметил жестикуляцию его рук, и разъедающее душу чувство мести вновь овладело мной. Лицо не бывает столь выразительно, как руки. А эти холеные белые руки, священнодействовавшие во имя тщеславия этой женщины, нежно, словно к цветку, прикасавшиеся к ее поблекшему лицу в попытке вернуть ему расцвет молодости, когда-то впивались в лица и тела девушек в Дахау, словно когти зверя, разрывающего мясо своей добычи.
Его руки жестикулировали в надушенном воздухе. Голос пронзительно захлебывался в отрицаниях. Встревоженная женщина закричала, а горничная в тунике растерянно замерла в дверях.
- Прошу вас следовать за мной, - сказал капитан.
- Я должен позвонить моему адвокату.
- Позвоните от нас.
- Но у меня нет обуви, пригодной в снежную погоду! Мой шофер заедет за мной только вечером.
- Машина у подъезда.
- Вы не имеете права отрывать меня от работы! Эта дама...
- Герр Раушниг, если вы мирно пройдете с нами, никому не придется испытывать никаких неудобств.
Он начал громко рыдать, а я, чтобы не слышать его, сосредоточил внимание на лице горничной; на нем был написан ужас, свет лампы отражался в ее глазах. Я обернулся к лампе с маленьким розовым абажуром и вспомнил белый абажур на той лампе, которая находилась в частной квартире гауптштурмфюрера Раушнига в Дахау. По разработанной им технике белый абажур, и пара перчаток, и обложки для книг были сделаны из человеческой кожи умелыми руками его сожительницы.
- Вы не можете забрать меня!
Баронесса завизжала, когда он бросился мимо горничной к двери. Сержант подставил ему ногу; чтобы удержаться, он ухватился за розовую занавеску и, падая, сбил плечом и сломал тонкую перегородку.
Он катался по полу, закутанный в газовую ткань. Банка с жидкой мазью свалилась со столика, испачкав ему брюки. Он что-то лепетал. Я перешагнул через него и вышел в приемную, оттуда на улицу и оказался ослепленным неожиданными фотовспышками.
- Обождите, - сказал я. - Сейчас его выведут.
(Я заблаговременно позвонил в отделение Ассошиэйтед Пресс и сообщил кое-какие сведения).
