Взрослые не так боятся смерти, как дети. Они боятся смерти гораздо меньше. Нормальный высокомерный взрослый, полагающий, что уж он-то добился кое-чего в жизни, смерть отрицает. Он не заслужил её – вот какой логикой пользуются те, кого мы считаем самыми вменяемыми и дееспособными. Старики в массе своей успевают приобрести достаточную мудрость – или беспамятство – для того, чтобы принимать смерть как надо.
Дети её боятся. Смерть – самое страшное, что может произойти с ним, полагает ребёнок в своем бесправии. Дети, я напомню, это маленькие бесправные карлики. Им многое угрожает. Встаньте на колени, чтобы стать одного роста с ребёнком. Если это не помогает – сядьте на попу. На попу даже точнее. Теперь вы смотрите на всех снизу вверх. Теперь все в мире вам начальники, правда? Вы меньше и слабее каждого из людей, предметов и большинства животных. Ну как? И к тому же вы сидите на попе, я вам напомню, то есть весь мир ещё и быстрее вас. А вы – маленький несчастный несправленец. Каждый имеет право указать вам что, и где, и как, и когда. Что есть. Когда идти спать. Всякий может взять вас за руку и потащить куда-то. И смерть может. Эта неотвратимая сволочь страшнее всего. Даже мысль о том, что умрёте не лично вы, но мама или папа, доведёт вас в тёмной детской тёплой постели до слёз.
У вас карличья постель. Маленькая. Смерть наверняка, как злобные большие хрипло лающие собаки, и как огромные рычащие пьяные дядьки, выбирает именно маленьких слабых карликов или их родителей. И не скрыться, потому что детские ноги скованы страхом так, словно они – взрослые и сидят на попе, и убежать нет никакой возможности.
У них ещё нет героизма в самом идиотском и самом высоком его значении. Они не знакомы с красивыми девушками или умными мужчинами, с мыслью о которых можно смелее переступить смертный порог. У них нет ипотечных страхов, долгов, больной печени и похмелья. Их грехи малы и грехами не являются.
Поэтому они боятся смерти гораздо сильней, чем старики, которые умирают в беспамятстве, лежачими. Эти старики самым мистическим образом превращаются в детей, лишённых страха. В сгорбленных от жизни карликов, не могущих ходить. Иногда они лишаются сознания – мозг милосердно выключает сам себя, – и тогда они следят, как маленькие, за солнечными зайчиками, бегущими по стенкам, они ловят губами руку, мимолётно приласкавшую их лицо. Они сосредоточенно берут что-то, до чего могут дотянуться – например, ваш локоть, и с умным видом смотрят на него и сквозь него. Этот взгляд одинаков для годовалого и стодвухгодовалого. И те, и другие ходят под себя…
