Итак, если Христос и это темное природное божество суть доступные непосредственному опыту автономные образы, то мы вынуждены перевернуть наш рационалистический причинный ряд и вместо того чтобы выводить эти фигуры из наших психических предпосылок — вывести наши психические предпосылки из этих фигур. Конечно, это означает требовать от современного разума слишком многого, что, впрочем, ничуть не нарушает стройности нашей гипотезы. С этих позиций Христос предстает архетипом сознания, Меркурий — бессознательного. В качестве Купидона и Килления он искушает нас, подстрекая к экспансии в пространстве чувственного мира; он — и ранней весны, морочащий и обманывающий бог, о котором по праву сказано: >[253]. Он одновременно Гермес Хтоний и Эрос, но по завершении пути земного из него исходит , , ведь Камень — не что иное как состоящая из одного света фигура, которая окутана материей>[254]. Именно это имеет в виду Августин, когда цитирует 1 Фес. 5, 5: , и различает два рода познания, и ; первое соответствует , второе - >[255]. Если подставить вместо сознание, то мысль Августина следовало бы понимать в том смысле, что только–человеческое, естественное сознание темнеет или смеркается, как может смеркаться под вечер. Но подобно тому как вечер сменяется утром, так и из тьмы возникает новый свет, Stella matutina, которая одновременно — вечерняя и утренняя звезда, lucifer, Светоносец.
Меркурий вовсе не христианский дьявол — последний, уж если на то пошло, возник в результате <дьяволизации> Люцифера, иначе говоря, Меркурия. Меркурий есть затемнение изначальной фигуры Светоносца, а последний сам никогда не бывает светом: он - ????????, несущий lumen naturae, свет луны и звезд, затмеваемый новым рассветом, о котором Августин говорит, что он никогда уже не вернется к ночи, если Создатель не будет оставлен любовью создания. Но и это входит в закон смены дня и ночи. Гёльдерлин говорит:
…позорно
Нам сила сердце рвет из груди;
Всяк небожитель требует жертвы.
Если одну не принес ты -
После добра уж не жди
>[256].
Когда все видимые светочи угасли, обретается, по словам мудрого Яджнявалкьи, свет самости: <Что тогда свет человека? Сам он (atman) служит себе светом. Ибо при свете самости (души) человек отдыхает, выходит, делает свою работу и возвращается домой>>[257]. Вот и у Августина первый день творения начинается с (самопознания)>[258], под которым, если понимать правильно, подразумевается познание не Я, но самости, этого объективного феномена, чьим субъектом выступает Я
