То, что она окружала, Маша не могла рассмотреть, но по душе неприятно скребанула кошачья лапа.
— А, может, не стоит? — засомневалась она у дверей. — Нехорошо как-то.
— Ну, Маша! — обиженно проныл Красавицкий.
— Ладно, — вздохнула она. — Только помни, заказ буду делать я. Ты не должен говорить ни слова. Иначе все сразу поймут, что ты не отсюда.
— В зоопарке никто ничего не понял!
— Там ты и не говорил, ты геройствовал. Достаточно тебе было сказать «зоопарк»…
— Все равно, — убежденно изрек Мирослав, — заказ должен делать мужчина. И я думаю, официант меня прекрасно поймет. Даже если я скажу ему: «Парень, давай, сделай мне круто!»
— Он спросит, что тебе сделать «круто». Яйцо в крутую или…
— Не спросит! Спорим на поцелуй?
— Нет. — Маша целомудренно надулась. Однако настроение у нее внезапно улучшилось.
Они беспрепятственно прошли через холл, и проследовали в зал ресторана, гордящегося своими дорогими гардинами и изящною мебелью, фарфоровой посудой и столовым серебром, — переполненный людьми по случаю череды зимних празднеств.
«Постоянными посетителями «Европейской» была местная и приезжая знать», — Маша застыла.
Мир привычно махнул рукой официанту и, залихватски подмигнув своей, мгновенно помертвевшей от ожиданья неизбежного конфуза, даме, произнес:
— Так, парень, давай, сделай мне круто? Понял? — и пренебрежительно сунул тому сторублевку.
— Сию минуту-с, ваше сиятельство! — истерично взвизгнул лакей, хотя ничего сиятельно-княжеского в Мире не наблюдалось.
Впрочем, за сторублевые чаевые, на которые можно было купить …, Мир мог бы претендовать и на «ваше высочество».
— Не извольте беспокоиться! Все будет в наилучшем виде. Устроим вас преотличнейшим образом. Пожалуйте за тот столик, если вашей милости будет благоугодно. Просим. Очень просим! Изумительнейший по красоте бельведер.
Стол стоял в некотором отдалении от других и явно слыл лучшим. Видимо, язык денег люди понимали во все времена, в независимости от степени косноязычья тех, кто их тратил.
— Да за «катеньку», он бы понял тебя и на языке тумбо-юмбо, — весело возмутилась Маша, умостившись за стол, с бельведером. — В «Европейской» обед из пяти блюд по таблоиду «без излишеств» стоил… То есть, стоит сейчас рубль. Один рубль! А ты ему сто дал на чай! С ума сойти можно!
— Верно, — согласился Мир Красавицкий, — сто рублей в 1894, как сто долларов в 1994 — означают: все должно быть на высшем уровне.
— Ты меня обманул!
— Отнюдь. Я доказал тебе, что мог бы прекрасно жить здесь.
