Тетерев(усмехаясь). Эх… жаль!
Татьяна. Когда актер на сцене объясняется в любви, — я слушаю и злюсь… Ведь этого не бывает, не бывает!..
Поля. Ну, я иду… Терентий Хрисанфович, — идете?
Тетерев(перестает трогать клавиши). Нет. Я не пойду с вами, если вы не находите во мне ничего общего с испанским дворянином…
(Поля, смеясь, уходит.)
Петр(глядя вслед ей). Что ей испанский дворянин?
Тетерев. Она чувствует в нем здорового человека…
Татьяна. Он красиво одет…
Тетерев. И весел… Веселый человек — всегда славный человек… Подлецы редко бывают веселыми людьми.
Петр. Ну, с этой точки зрения вы должны быть величайшим злодеем на земле…
Тетерев(снова начиная извлекать из пианино густые, тихие звуки). Я просто — пьяница, не больше. Вы знаете, почему в России много пьяниц? Потому что быть пьяницей удобно. Пьяниц у нас любят. Новатора, смелого человека — ненавидят, а пьяниц — любят. Ибо всегда удобнее любить какую-нибудь мелочь, дрянь, чем что-либо крупное, хорошее…
Петр(расхаживая по комнате). У нас в России… у нас в России… Как это странно звучит! Разве Россия — наша? Моя? Ваша? Что такое — мы? Кто — мы?
Тетерев(напевает). Мы во-ольные птицы…
Татьяна. Терентий Хрисанфович! Перестаньте, пожалуйста, звонить… уж очень погребально!
Тетерев(продолжая). Я аккомпанирую настроению…
(Татьяна с досадой выходит из комнаты в сени.)
Петр(задумчиво). Н-да… Вы… в самом деле перестаньте, это расстраивает нервы… Я думаю, что, когда француз или англичанин говорит: Франция! Англия!.. он непременно представляет себе за этим словом нечто реальное, осязаемое… понятное ему… А я говорю — Россия и — чувствую, что для меня это — звук пустой. И у меня нет возможности вложить в это слово какое-либо ясное содержание. (Пауза. Тетерев звонит.) Есть много слов, которые произносишь по привычке, не думая о том, что скрыто за ними… Жизнь… Моя жизнь… Чем наполняются эти два слова?.. (Молчит, расхаживая. Тетерев, тихо ударяя по клавишам, наполняет комнату стонущими звуками струн и с улыбкой, застывшей на его лице, следит за Петром.) Чёрт дернул меня принять участие в этих дурацких волнениях! Я пришел в университет учиться и учился… перестаньте звонить, пожалуйста! Никакого режима, мешавшего мне изучать римское право, я не чувствовал… нет! По совести… нет, не чувствовал! Я чувствовал режим товарищества… и уступил ему. Вот два года моей жизни вычеркнуто… да! Это насилие! Насилие надо мной — не правда ли? Я думал: кончу учиться, буду юристом, буду работать… читать, наблюдать… буду жить!
