Они сидели, прислушиваясь к журчанию воды в фонтане. Мимо них прошел священник, направляясь к колокольне.
— Надо почтить память усопшего мессой, — сказал он, обращаясь к Фабио.
— Почтить память одного из героев церкви, — сказал Баббалуче.
— Покойникам следует оказывать уважение, — сказал священник.
— А может, вы скажете мне, когда у Ватикана дойдет очередь до живых? — спросил каменщик.
Эти двое вечно устраивали такие перепалки, и оба уже настолько к ним привыкли, что ни один не слушал, что говорит другой. Но Фабио это коробило.
— Подумать только, что я, Уго Баббалуче, пережил этого подонка Муссолини, — сказал каменщик. — Это уже кое-чего стоит. Я жив, а этот подонок умер.
— За это надо выпить, — сказал Бомболини, и тут все как но команде, словно кто-то беззвучно протрубил тревогу, встали и пошли через всю площадь следом за виноторговцем к его винной лавке. Он уже отпирал раздвижную железную решетку на двери, когда из верхнего окошка выглянула его жена.
— Смотри, чтобы они уплатили! — крикнула она. — За ставь их платить, слышишь?
Бомболини был смущен.
— У нее нет исторического чутья, — сказал он.
В лавке было холодно и сыро, но теплый воздух, веявший с площади, и вино, разлившееся по жилам, скоро сделали свое дело.
— Как ты думаешь, что теперь будет? — спросил один.
— Ничего не будет, — сказал Пьетросанто. — Почему должно что-нибудь быть?
Так вот у нас всегда. Где бы что бы ни происходило — в Риме ли, в мире ли, — на два-три дня, ну иной раз на две-три недели, могут и у нас произойти какие-то небольшие перемены, но потом все опять возвращается на старое место и идет своим привычным путем.
— Немцы сюда заявятся, — сказал Фабио.
Он прилег головой па стол; усталость совсем сломила его. Ему вдруг стало неловко оттого, что он все время как бы находился в центре внимания. Ему никогда не доводилось прежде много разговаривать с людьми, а теперь вдруг пришлось.
— Нет, они к нам не придут, — сказал кто-то. — Зачем им сюда приходить?
— Если Италия выйдет из войны, — сказал Фабио, — немцы не оставят ее американцам и англичанам.
— Ерунда, — сказал Пьетросанто. — Им тут нечем поживиться.
— Это нам тут нечем поживиться, — сказал Бомболини. Фабио только пожал плечами. Он был не любитель спорить, но все же рассказал им про танки и броневики которые он видел, как они входили в Монтефальконе.
— Монтефальконе — это Монтефальконе, а Санта-Виттория — это Санта-Виттория, — сказал каменщик, — Одно дело бриллиант, а другое дело кусок дерьма.
