детское благочестие — целостное и неповрежденное. Взгляни на Него ничего не ведающими невинными глазами (о, этот «чистый взор творения»), и Он не откажется посвятить тебя в Свои запутанные тайны. Царство Его — не от мира твоего. Оставь Его в Его недосягаемой тьме; твоему свету не нужно пытаться понять ее.
После всего этого остается еще Церковь как таковая — Его прибежище. Церковь — и церкви. Здесь Он собрался с силами, здесь сосредоточено оружие Его благодати. Здесь нужно разбить Его окончательно. Тогда нет у Него никакого пристанища, тогда у Него потеряна последняя почва под ногами, и Царство Его воистину не среди нас. Но утешьтесь — эта битва почти уже выиграна. Все идет к тому, что Он окружен уже и в Церкви. Ибо здесь, и прежде всего здесь, Он хотел общаться с людьми по-человечески. Здесь Он изобрел чудо Своей Евхаристии: Он в тебе, и ты в Нем. Нескончаемое брачное пиршество между Ним и тобою, брак, в сравнении с которым единение мужа и жены — лишь малый и бедный опыт. В этом одеянии Хлеба и Вина Он хочет пребывать среди нас во плоти, пребывать, чтобы участвовать в радостях и горестях человеческих. Но напомните Ему о разделяющей нас благочестивой дистанции! О символическом значении Евхаристии! Научите Его хотя бы немного мыслить эсхатологически! В конце концов, мы пребываем во времени, Он же — в вечности. И чтобы Он понял, что мы имеем в виду, извлеките Его из Его дарохранительницы! Мы хотим думать о Нем более духовным и возвышенным образом! Да будет духовным присутствие Его, да будет духовным Царствие Его! И все эти уж слишком человеческие наслоения — все эти статуи, исповедальни, скамейки, образа, картины Крестного Пути, облака ладана: прочь все эти скандальные напоминания о Его близости! Да будет прозрачным воздух между Ним и тобой! Долой это двусмысленное, полу-человеческое, полу-Божественное посредничество, долой этот чувственный полусвет! Разве Он не воскрес из мертвых, разве не восседает одесную Отца? Не слишком ли рано придет Он, чтобы судить живых и мертвых? Отнесемся ко всему этому трезво и, отправляясь на Трапезу, не забудем прихватить церковный песенник и надеть на голову цилиндр.
Кроме этого, можно спрятать Его за иконостасом. Там, в глубине, невидимые простым народом, свершают свой обряд иереи, и оттуда доносится лишь отдаленное пение и бряцание кадила. Там свершается трисвятая мистерия, образ и подобие небесной литургии, и любое прикосновение к этой тайне было бы кощунством. Народу же довольно уходящих ввысь образов. На них, на этих образах, огромные святые, бестелесные и недоступные, в одеяниях с иератическими складками, отрешенно воздевают ввысь свои изможденные руки. К ним можно обращаться в молитвах, их можно просить о представительстве. Фаворский же свет, в высях которого восседает на троне Господь, может ослепить. Лишь немногие, десятилетиями спасавшиеся на Афонской горе, были удостоены экстатического приближения к этому свету. Поистине достойна восхищения красота этих икон, ибо открывающийся в них духовный мир освобождает нас от навязчивости Его любви.
