– Специально – нет. Какая-то реакция… что ни шаг… чаевые. Правда, болит. Абсурд.
– Идти можешь?
– Ну да. Дай руку.
– Взять у тебя коробку?
– Нет. Не волнуйся, милая. Это на нервной почве. И раньше случалось… в детстве. Но я не так… трусил тогда.
Они по ступенькам спустились к дороге, запруженной несущимися в обе стороны машинами. Во всех такси сзади торчали головы, и ни одно не остановилось. Они перешли на другую сторону Виа деи Фори Империали и попробовали самостоятельно отыскать путь назад – в лабиринте боковых улочек, которые стремились увести их в сторону от цели, – к знакомой местности с фонтаном, американским баром, обувным магазином и гостиницей. Прямо по курсу у них оказался продуктовый рынок, и они пошли между рядами живописно разложенной снеди. Из-под полосатых матерчатых навесов свисали гирлянды колбас. Прямо на улице высились груды зеленого салата. Он двигался скованно, как будто боль его была драгоценной, хрупкой ношей; когда он клал руку на живот, ему казалось, что боль немного притупляется. Дождь и Джоан, то есть те факторы, которые каким-то образом ассоциировались с возникновением боли, теперь помогали ему с ней справиться. Благодаря Джоан он хотя бы шел своими ногами. А дождь маскировал его, делал его фигуру не такой приметной для прохожих, а потому и для него самого, – и тем затуманивал боль. Дорога, как назло, шла то в гору, то под гору. Они совершили очередное долгое восхождение по узкому тротуару и оказались возле «Банка д'Италия». Дождь кончился. Боль, добравшаяся до каждого уголка замкнутого подреберного пространства, теперь вооружилась ножом и принялась кромсать его стенки в попытке вырваться на волю. Они вышли на Виа Национале за несколько кварталов от гостиницы. Витрины магазинов теперь не были скрыты шторами, фонтан в отдалении не работал. У него было такое чувство, словно он откидывается назад, а сознание его будто стало веточкой – веточкой, ответвившейся от ствола, выбравшей стать вот этой веткой, а не той, потом выбравшей снова и снова, становясь с каждым разом все тоньше, и так до тех пор, пока у нее уже не осталось другого выбора, кроме как просто растаять в воздухе. В гостинице он лег на свою кровать, накрылся пальто, поджал ноги и уснул.
Когда через час он проснулся, все стало другим. Боль ушла. Джоан лежала на своей кровати и читала путеводитель. Он увидел ее, перекатившись на другой бок, как будто заново, как бы в холодноватом библиотечном свете – так, как он увидел ее в тот самый первый раз; только теперь он сознавал, причем совершенно спокойно, что с той поры она живет с ним в одной комнате.
