Первая моя сумасшедшая атака, проведенная по всем правилам фехтовального искусства, естественно, захлебнулась. Почти сразу выяснилось, что ему достаточно вовремя отступать, держа меч перед собой. Удары мои до него просто не доходили, остановленные гардой или основанием клинка. Ближе же я просто не мог подойти, рискуя нарваться на короткий колющий удар. Конечно, его меч был больше предназначен рубить, чем колоть, но грудь бы он мне отбил наверняка.
Дальше бой развивался и вовсе смешно. Рейвен и три воина просто куда-о исчезли, и для меня остался только противник. Я прыгал вокруг него, колол, рубил, изворачивался, ускользал от тяжелого клинка, описывающего широкие дуги, один раз я даже рискнул использовать очень опасный прием: сделал вид, что оступился и падаю, а когда трандалец ударил маятником сверху вниз, перекатился, вскочил и изо всех сил рубанул его по рукам. Но наручи были будто заколдованные. Нормальному человеку я бы, по меньшей мере, отшиб руку, а этот продолжал вращать мечом, как ни в чем не бывало. Потом я вдруг почувствовал, что из меня вытекают силы. Не потому, что устал, а просто. Раньше никогда не случалось, чтобы за короткий бой я успевал так выдохнуться. Ноги стали тяжелыми и начали заплетаться, палаш непривычно тянул кисть вниз. Когда я нырнул под следующий удар рыцаря, то заметил, насколько замедлились мои движения: лезвие широкого меча скользнуло по кольчуге. К счастью, безопасно скользнуло. Пока.
Вдруг рыцарь резко обернулся и шарахнулся в сторону, опустив меч. Это Рейвен ткнул ему чуть не в забрало шлема... нет, не оружием, а, как мне тогда показалось, каким-то веником. Вот тут я понял, что у меня есть последний шанс, и я его использовал. Моим ударом мог бы гордиться Дэниел. Палаш тяжело чавкнул, разрывая горло противника, и застрял в ключице. Я рванул клинок на себя и рухнул, не удержавшись на ногах. Он, в общем, тоже. Кажется, я на секунду потерял сознание, а когда пришел в себя, то рыцарь лежал уже без шлема, а над ним склонился Рейвен. Я с трудом встал и подошел, чтобы посмотреть в лицо своему врагу.
Лучше бы я этого не делал. Враг мой оказался мужчиной лет сорока, могучим северянином благородного вида... только такого вида, как будто умер уже неделю назад и до нашей встречи хранился на леднике. Больше всего меня поразили его молочно-голубые глаза. Целиком голубые, без зрачков, прямо как у трехдневного котенка. Из смертельной раны кровь не хлестала потоком, а выворачивалась какими-то сгустками, как будто уже свернулась в жилах. При этом он еще и говорил. Слабо-слабо, правда, но говорил. К сожалению, я слишком плохо знаю нордмарский, и понял только последнюю фразу:...
