— Зато, Антония, — продолжала Айрис, — с тобой вчера ночью ничего не случилось. — Она обратилась к остальным. — Представляете, с Антонией происходят невероятные вещи! Сначала ей кажется, что всю ночь она слышит какие-то таинственные крики, затем падает с лестницы.
— Таинственные крики! — воскликнула Джойс Холстед, округлив от удивления глаза. — Надо же, какая впечатлительная! Наверняка это какие-нибудь чайки? Или в доме есть привидение?
— Во всяком случае, мы с ним пока не встречались. Ну конечно, это чайки. Я сама перед штормом иногда слышу по ночам их крики.
Антония почувствовала на себе взгляд Ральфа Билея.
— Вы ходите во сне?
Айрис ответила за нее:
— Она клянется, что нет, но откуда, скажите мне на милость, тому, кто действительно ходит во сне, это знать? Это могут знать только другие.
— Но я уверена, что не хожу во сне, — решительно сказала Антония.
Она почему-то чувствовала, что за внешней дружелюбностью всех присутствующих здесь скрывается враждебность. Ей враждебен Саймон, который набивает свой постоянно мокрый рот огромными кусками тоста и вечно прячет от нее глаза. И Айрис с ее заботливостью, всегда готовыми на все объяснениями, беспокойным нравом и измученным видом. И Ральф Билей, который то и дело выразительно смотрит на нее блестящими от волнения глазами. И хотя Джойс и Дэвида Холстедов трудно было бы назвать ее врагами, ясно одно — они ужасно не любят все, что выходит за узкий круг их понимания.
Впрочем, если ей приходит такое в голову, наверное, она действительно немного не в себе. Ведь у этих людей совершенно нет причин относиться к ней враждебно. Похоже, ей это просто кажется.
— Такое расстройство, — неожиданно начал доктор Билей, — вполне могло случиться на нервной почве. Вы не болели до этого, Антония?
— Да, перед отъездом из Лондона я на самом деле довольно сильно болела гриппом, — ответила Антония, как бы защищаясь.
— Ах вот как! Ну, тогда у вас просто нервное истощение.
— Вы и правда не очень хорошо выглядите, дорогая, — посочувствовала Джойс Холстед. — Уверена, что здесь вам будет гораздо лучше. Ведь здесь такой воздух — море и все такое… Мне кажется, нигде нет воздуха лучше, чем в Новой Зеландии.
Постепенно Антония поддавалась их убеждениям. Почти все, что с ней случилось, можно легко объяснить, ну, а остальное — всего лишь игра воображения.
Одна только Генриетта не согласилась бы с этим. Она обожала мелодрамы и была уверена, что даже у застенчивой, неуклюжей и вечно хихикающей Этель есть своя личная жизнь. Впрочем, поддержка Генриетты ровно ничего не стоила. Она была одинока.
