— О золотых контактах! — сказала Катя.
— Как они все принимали и передавали! — сказал Юра.
— Это внешняя форма сказки, — важно сказал Тарабам. — То, что лежит на поверхности. Внутренний смысл куда глубже! Понимаете?
— Нет, — сказал Юра.
— Эта сказка повествует о чувстве ответственности! — торжествующе произнес Тарабам. — И о верности долгу! О золотых контактах, в общем…
— Я же и говорю! — сказала Катя.
К этим космическим треволнениям в квартире-108 добавилось еще нечто, о чем я не успел вам раньше сказать, — приближалась папина выставка. Выставка должна была открыться в воскресенье 5 июня, а в следующее воскресенье — 12-го — намечался отлет Тарабама. Сами понимаете, какие насыщенные переживаниями дни наступили в квартире-108.
О, это большое дело для художника — выставка! Где, скажите, широкая публика может увидеть картины художника, высказать о нем свое мнение, признать его или не признать? Только на выставке. Если у художника никогда не было выставки, то о нем почти никто ничего не знает, можно даже сказать, что и самого художника тогда просто нет. Что в том, что где-то он там существует, в своей квартире, как всякая человеческая единица — как художник он не существует… Вот что такое для художника выставка. Все это объяснил нам папа.
С некоторых пор папа только и делал, что готовился к этой выставке: он перебирал все свои картины, то вытаскивал их на свет, то опять запихивал в кладовку, делал на них кое-какие последние завершающие мазки, протирал лаком… в общем, хлопотал, волновался, готовился. И все мы волновались. Особенно переживал Тарабам — ведь к созданию последних папиных картин он был непосредственно причастен. Я уж не говорю о предстоящем отлете в космос — с одной стороны, Тарабам этому радовался, с другой стороны, он уже так ко всем нам привык, что уезжать ему не очень-то и хотелось… И оставаться не хотелось, и уезжать не хотелось… вернее, хотелось и того и этого. А тут еще выставка! Тарабам жаждал успеха, да и все жаждали успеха, не говоря уже о папе: ему-то успех был нужнее всего. В глубине души мы сомневались: а будет ли успех? А вдруг провал? Все может быть! Ведь живопись — это великая тайна, ее пути неисповедимы. Об этих своих сомнениях мы, конечно, вслух не говорили, но про себя все время об этом думали. В общем, обстановка была сложная…
В ту субботу накануне открытия выставки я приехал в квартиру-108 чуть ли не на рассвете. Нужно было отвезти картины в художественный салон и там их развесить. Везти их надо было довольно далеко — почти через всю Москву, в один из новых салонов. А тут еще нахмурилось небо и стал накрапывать дождь. Все время ясно было, а тут на тебе! Надо было укрывать картины в дороге брезентом.
