Элька впилась в линзу в надежде хоть мельком увидеть господина герцога, но на экране замерцала панорама черного зимнего леса на белом горном хребте, а ведущий пан Велиранд тем временем, невидимый, продолжал:
— Однако обстановка остается тревожной, и те предположения, согласно которым причиной исчезновения всего населения поселка Слава Труду стало нападение тюленей, так и не были опровергнуты. В связи с этим его высочество выделил отряд элитной морской пехоты, которому дано распоряжение отыскивать и уничтожать тюленьи патрули. Поголовное истребление мирных жителей свидетельствует о том, что соглашение о приостановлении военного конфликта между подданными его высочества и морским народом окончательно…
У Эльки запершило в горле, и она сглотнула. Тот тюлень, подумала она, получил свои раны вовсе не от зубов косатки. Уж слишком эти раны казались ровными, будто ножом резаны.
Она покосилась на деда. Он невозмутимо пил чай из блюдечка, при этом противно хлюпая. Эльке никогда не нравилось, как он хлюпает.
— Чаю будешь, дева? — спросил дед.
— Ага, — сказала Элька, но мать прикрикнула:
— Чего скачешь, точно коза. Иди в постель.
Пана Велиранда сменила заставка фильмы, привычная Эльке, потому что фильма эта шла, с перерывами, с начала осени. Элька эту фильму не любила, там ничего не было про потерянных наследников и великую любовь, а было про какого-то рыбака, как он приехал в столицу, и решил стать важным господином, и связался с одной девушкой… а у девушки был богатый покровитель, так вот он…
Близняшки ахали, прижимали ладони к щекам и иногда плакали, а Эльке было не очень интересно. Хотя на столичные улицы и дома в четыре этажа посмотреть, конечно, хотелось. Но деду, видно, тоже не нравилась фильма: он встал, со стуком поставив пустую чашку на пустое блюдечко.
— Я сейчас, — пообещала Элька, — сейчас лягу. Деда только провожу.
В гостиничных сенях дед долго и старательно обматывал ноги портянками, кряхтя натягивал тулуп.
— Деда, — спросила Элька шепотом, при этом изо рта у нее вырывались клубочки пара, словно у маленького дракончика, — а с тюленем чего?
— Каким еще тюленем? — дед повернул к ней лицо, малиново-красное, поскольку долго сидел, опустив голову.
— Ну, деда-а, — проныла Элька.
— Вечно тебе, дева, что-то мерещится. Заблуждения, называемые иллюзиями, конечно, присущи твоему нежному возрасту, но мыслящий человек способен…
— Деда, я ж все понимаю, — зашептала Элька, и пар заклубился вокруг ее бледного лица, — я ж как могила. Только скажи.
