И чем его, Энея, дети
Прославятся на белом свете,
Какой оставят в жизни след.
А в пекле — на-поди! — веселье
Случилось вроде вечерниц.
Там собралась не для безделья
Гурьба девчат и молодиц:
Кто стал загадывать загадки,
Кто — в ворона играть, колядки
Да песни свадебные петь;
И паклю жгли, и ворожили,
И по спине жгутами били;
Всю ночь готовы были бдеть.
Тугие косы и косицы
Укладывали там венком,
И от «венгерки» половицы
Тряслись, ходили ходуном:
Там «тесной бабой» забавлялись,
В трубе о суженых справлялись,
Шли полночью в безлюдный дом:
Щетину девушки палили
И олово на свечке лили,
Подслушивали под окном.
К девчатам своего Энея
Анхиз привел и усадил;
Как неуча и дуралея,
Принять в беседу попросил:
«Уж вы сыночку послужите,
Свое уменье покажите,
Покличьте лучших ворожей
И дайте нам ответ нелживый:
Счастливый или несчастливый,
Удатный, нет ли мой Эней?»
Дивчина там была — воструха:
Ловка, быстра, шустра, умна,
Плутовка — так и лезет в ухо!
Увертлива, как сатана,
Насмешница и озорница,
Гадать большая мастерица —
И тем прославилась как раз;
Брехню состряпать ей в привычку,
Кому-нибудь приляпать кличку
И угодить не в бровь, а в глаз.
Проныра, знахарка, шептуха,
Не размышляя, к делу — шмыг,
Застрекотала прямо в ухо:
«Давай-ка загадаю вмиг!
Не ошибусь и точка в точку
Родному твоему сыночку
Правдиво предскажу судьбу.
Ей-богу, не совру Энею!
Умом раскинуть я умею,
Любую знаю ворожбу».
Вот ремеза гнездо дивчина
Вложила в глиняный горшок
И сорванных на Константина
Ведьмовских трав сухой пучок.
Подснежник, васильки, цикорий,
Зоря, шалфей — в ее наборе,
И ландыш, зверобой, чебрец.
Всё это залила водою,
Прозрачною, непочатою,
Сказавши несколько словец.
На жар поставила, накрыла
Щербатым черепком горшок.
Энея рядом посадила,
Чтоб раздувал он огонек.
И вот уже кипит, клокочет,
Шипит, пузырится, бормочет,
Ворочается сверху вниз:
Эней насупился, не дышит,
Он голос человечий слышит,
Насторожился и Анхиз.
Раздули огонек нехудо,
Горшок заклокотал сильней.
Из раскаленного сосуда
Стал голос явственней, слышней:
«Энею горевать не надо.
Анхиза и Венеры чадо,
Он расплодит великий род.
Сей род обширный, стойкий, смелый
В чужие вторгнется пределы
И под себя их подомнет.
Чувствительные перемены
Произведет в своем краю
И, римские воздвигнув стены,
Там заживет он, как в раю.
До той поры не загорюет,
Пока, склонясь, не поцелует
С ноги святейшей постола.
Теперь довольно! Убирайся!
С покойным батюшкой прощайся,
Покуда голова цела».
Отцу не слишком улыбалось
Так скоро отпустить сынка, —
